бритвообразные зубья из «итцли» (обсидиана), воткнутые в отверстия вдоль краев и прикрепленные некоей разновидностью смолы.
Мистер П.Т. Стивенс («Кремневые осколки») утверждает, что мексиканские широкие мечи несли на себе по шесть или более зубьев на каждой стороне лезвия. Герерра, историк, упоминает в своих «Декадах» «мечи, сделанные из дерева, с желобом во фронтальной части, в котором были твердо укреплены острые осколки кремня с помощью некоей разновидности битума и нитки».
В 1530 году, если верить испанским историкам того времени, Капан защищали 30 тысяч воинов, вооруженных этим и другими видами оружия, по большей части закаленными на огне копьями.
То же самое демонстрируют и юкатанские скульптуры, являвшиеся подражаниями ацтекским. Работа лорда Кингсборо над разрушенными мексиканскими древностями, в основном заимствованными из Дюпаиса, кажется, имеет тот же замысел. Меч, снабженный с обеих сторон лезвия шестью кусками обсидиана, можно увидеть в музее Мехико.
Мексиканский меч XV века сделан из железа и дерева, имеет длину 25 дюймов и снабжен десятью осколками черного обсидиана; таков же и еще один мексиканский меч, длиной около четырех футов.
Следующим шагом должно было стать использование металла с камнем и костью. Так, эскимосы пролива Давида и некоторые из гренландских далеко продвинулись в искусстве усаживания лезвия кусками метеоритного железа. Это приведет к навеске на все деревянное лезвие целиком металлической кромки — поскольку для того, чтобы делать оружие целиком из металла, последнего было слишком мало, и стоил он слишком дорого. Такая экономичность простиралась не только в бронзовый, но и в железный век.
Лезвие повторяло форму зубов и в Средневековье, как мы видим по зазубренным и проколотым лезвиям итальянских кинжалов. И зубообразная форма лезвия еще не вымерла, как мы можем видеть по абсурдным пилообразным штыкам, появившимся недавно.
Теперь же мы дошли до того времени, когда человек, которого уже не удовлетворяли основные материалы — кость и зубы, рог и дерево, — научился использовать металл, может быть, после случайного пожара, когда «…кусок камня, брошенный в огонь, который охватил его логово, оказался сверкающей рудой и сделал повелителя зверей повелителем людей».
Открытие плавления руды и ковки, последовавшее за поддержанием огня, позволило человеку заняться, со все большим успехом, усовершенствованием своего оружия. Но многие народы быстро остановились на этом пути. Австралийцы, которые так и не изобрели лука, удовлетворившись бумерангом, не пошли дальше изогнутой и мечеобразной дубинки, пока их не обнаружили западные мореходы. Простота их ремесел приговорила их, по мнению некоторых антропологов, к тому, чтобы считаться живым примером первобытного genus homo.
Туземцы Новой Гвинеи, еще одного очага прерванного развития цивилизации, также не имели представления о металлическом лезвии. Аборигены Америки так и не научились создавать ни режущие, ни колющие мечи; они сохранили суеверный страх перед «длинным ножом» бледнолицего завоевателя. Очевидно, это касается всех низших ветвей человечества, которым совершенно незнаком металлический меч. Если считать нашей историей историю оружия, то как метательный снаряд является любимым оружием дикаря и варвара, так и металлический меч превосходно характеризует полуцивилизованного человека, а использование пороха — цивилизованного.
Вождь по имени Сёнго из рода Немуро в Японии уверял мистера Джона Милна, что «в древности, когда не существовало режущих инструментов из металла, люди делали их из адзи, разновидности черного камня, или из твердого материала под названием «железный камень». Даже сейчас орудиями из этого материала пользуются люди в далекой глубинке». Здесь мы видим еще один пример пересечения каменного и железного веков даже в том случае, когда в последнем уже достигнуто совершенство в работе со сталью.
Глава 4
ПРОТОИЗВЕСТНЯКОВЫЙ, ИЛИ МЕДНЫЙ, ВЕК ОРУЖИЯ
Вначале отмечу, что наш век поднял вопрос, который вызвал ожесточенные споры, поставив в тупик Грота и многих других полвека назад, до того как была изобретена фосфорная бронза. Это была технология отвердевания (не закалки) меди и ее сплавов. Все знали, что эти металлы использовались для разрезания самых неподатливых веществ: гранита, сиенита, порфира, базальта и, возможно, диорита [83] древними египтянами, ассирийцами, троянцами и перуанцами. Но никто не знал, как это происходило. Некоторые пытались разрубить этот узел, просто отрицая реальность этих фактов. Что не можешь объяснить — отрицай, таково правило многих ученых.
Эту проблему устранила пушка Учатиуса [84], которую долго считали сделанной из сплава «Stahl-bronce» [85] и которая оказалась в результате просто бронзой, укрепленной давлением.
На антропологическом конгрессе в Лайбахе [86] (27–29 июля 1878 года) граф Вурмбрандт из Петтау выставил различные литые предметы, два наконечника копий и листообразное лезвие из яркой бронзы (бронзы Доуриса), украшенные спиралями, чтобы имитировать древнее оружие. Будучи обработанными под давлением, они стали настолько твердыми, что могли резать обычный металл.
Опять же на антропологическом конгрессе в Зальцбурге (8 августа 1881 года) доктор Отто Тишер из Кенигсберга повторил старый эксперимент, показав, как мягкая медь и бронза становятся прочнее под воздействием «opus mallei» (простое отбивание молотком). Более того, таким образом сплющенный металл мог резать и обрабатывать обычный мягкий металл без участия железа или стали. Тишер представил два бронзовых блюда, на которых бронзовыми же штампами были пробиты отверстия различной формы. Отбивание, прокатка, простукивание и прессовка меди для ее упрочнения хорошо известны современным и, вне всякого сомнения, были известны древним мастерам. Найти, вернее, заново найти предстоит теперь лишь степень сжатия.
Можно сомневаться, знали ли в Древнем Египте и Перу наш современный процесс гидравлического прессования, простейшей формой которого является водопад. Но они применяли силу самым эффективным образом. Самые твердые камни разрезались, и из них делались обелиски; затем в прорези вставлялись клинья из высушенной в печи древесины, как правило — сикомора; последние, разбухая от воды, разламывали камень. И вряд ли можно отрицать, что народ, который умел перевозить камни весом по 887 тонн [87] по холмистой местности от Эль-Суана (Ассуана) до Фив на расстояние 130 миль, мог и механическую компрессию довести до высочайшего уровня.
Бюффон («Естественная история», статья «Cuivre» [88]), верил в существование «утраченных технологий». Россиньоль рассказывает о «trempe que les anciens donnerent au cuivre» [89]; он упоминает, что химик Жофрей, работавший на графа де Кайла, преуспел в укреплении меди и в придании ей тончайшего лезвия; но тайна эта не была разглашена. Монж, академик, придерживается мнения, что медь отвердевала в результате закалки и постепенного воздушного охлаждения.
В 1862 году Дэвид Уилсон, вслед за Проклом и Цецесом, объявил «утерянной технологией» улучшения структуры меди и придания ей твердости вставку в медное оружие железного или стального лезвия. Маркхэм предполагает, что древние перуанцы упрочняли свою медь оловом или кремнием [90]; он ошибочно считает, что олово в этой части Южной Америки встречается редко.
Современные археологические открытия позволяют заявить, что мы должны вставить между так называемыми каменным и бронзовым веками век чистой меди. Первым металлом, насколько нам известно, был золотой песок, который мыли египтяне; и, как доказал Шампольон, иероглифом для обозначения «нуб» (золота) является миска, над которой растянута ткань, сквозь которую фильтруется вода [91].
