вроде той истории с Рембрандтом. Не доверяю я вашим этим олигархам, или как они теперь называются. Я таких обычно помогаю ловить, а не работаю на них.
Именно «история с Рембрандтом» – неожиданная развязка давнишнего похищения драгоценных картин из Бостонского музея – в свое время свела Штарка с Молинари. Она вообще оказалась поворотной точкой в жизни Ивана, до той поры тихого банковского служащего, помогавшего клиентам вкладывать деньги в искусство. Теперь Штарк ничего не имел против «очередной русской аферы»: его больше не пугали приключения. Кроме того, у него два месяца назад родилась дочь. И хотя Иван чувствовал прилив счастья всякий раз, когда брал ее на руки, он, как всякий свежеиспеченный отец, не вполне осознанно нуждался в отпуске по уходу от семьи. Так что он отвечал Молинари:
–?Если ты ждешь, что я впутаю тебя в албанскую или, скажем, эфиопскую аферу, ждать тебе придется очень долго. Приглашение я выслал, так что подними свою итальянскую задницу со стула и сходи в консульство.
Последнее слово произнесла, к счастью для Штарка, Анечка Ли.
–?Я бы хотела съездить в Москву, повидаться с подругами, – задумчиво и без всякого нажима, как это было ей свойственно, сказала она Тому за ужином.
Наутро он подал документы на визу, но в Виннике и его заказе продолжал, как видно, сомневаться. Теперь, в кабинете финансиста на сорок пятом этаже стеклянной башни в «Москва – Сити», сыщик вел себя так, словно ему предлагали заняться слежкой за неверным мужем или поисками пропавшего вчера из дома сорванца – подростка.
–?Мистер Винник, я прилетел издалека и хотел бы узнать, какое дело вы хотите предложить нам с Иваном, – сказал Молинари вроде бы вежливо, но все равно каким-то неприятным тоном.
Винник понимал по-английски, но говорил, видимо, плохо, поэтому в комнате их было четверо; переводчик, как хамелеон, сливался с фоном, именно так, видимо, представляя себе профессиональное достоинство синхрониста. Теперь он встрепенулся, готовый тотчас же передать слова Винника американцу с секундным отставанием. Но финансист некоторое время молча смотрел Молинари прямо в глаза. Том спокойно выдержал его взгляд.
–?Видите ли, мистер Молинари, – начал Винник наконец. «С американцем-то говорит на «вы», все-таки советский человек – не вытравишь это из нас», – подумал Штарк. – Видите ли, так совпало – только я успел навести о вас некоторые справки в Америке, как у вас обнаружился русский партнер и вышел на меня. Я считаю, такие совпадения нельзя игнорировать.
–?Простите, а по какому поводу вы наводили справки? – поинтересовался Молинари. – Я работаю на страховые компании, помогаю вернуть пропавшие ценности, чтобы избежать выплат. У вас есть страховой бизнес?
–?Да, но он здесь ни при чем. Мне нужна ваша – выходит, Иван, и твоя – помощь в одном частном предприятии. Связанном с яйцами.
Иван быстро перевел взгляд на переводчика, чтобы поймать на его лице неизбежное секундное смятение. «Яйца» можно было перевести двояко; но лингвист колебался недолго, прежде чем выбрать слово eggs.
–?С яйцами Фаберже, – уточнил Винник, и переводчик еле заметно улыбнулся: угадал. – Вам никогда не приходилось с ними иметь дела?
Молинари покачал головой.
–?Я слышал, что у семьи Форбс в Нью – Йорке была крупная коллекция этих яиц, но они продали ее русскому миллиардеру… не припомню фамилию, – сказал он.
–?Виктору Вексельбергу, – кивнул Винник.
–?Да, кажется. А остальные эти яйца, я слышал, все в музеях – в Америке и у вас в Кремле. Это такие… штуковины вроде пирожных из золота и камней, очень старомодного вида. Все, больше я ничего о них не знаю.
–?Иван, можешь что-нибудь добавить к тому, что сказал твой партнер?
Штарк в свое время много работал с московскими коллекционерами, помогая им превратить свои собрания в выгодные инвестиции, но о Фаберже не знал почти ничего: поклонники царского ювелира ему раньше не встречались. «Экзамен, что ли, он нам устраивает?» – с раздражением подумал Иван. Но ответил Виннику вежливо и как мог обстоятельно: потерять заказчика еще до того, как станет ясна суть заказа, было бы глупо.
–?Фаберже был придворный ювелир, кажется, швейцарец. Царь… не помню, который из них… стал заказывать ему пасхальные подарки для жены. Каждое следующее яйцо Фаберже делал затейливее предыдущего, и эти подарки стали традицией, которая прервалась только при большевиках. После семнадцатого года несколько десятков яиц попали вроде бы в Алмазный фонд, и оттуда их продавали за границу. Большевикам нужна была валюта. Арманд Хаммер – был такой американский бизнесмен, большой друг Ленина – купил несколько штук. Он потом перепродавал их Форбсам и еще кому-то. У Форбсов случились финансовые затруднения, и они продали яйца Вексельбергу. Сразу после ареста Ходорковского. Вексельберг же – совладелец ТНК, он хотел сделать какой-то красивый жест, чтобы… ну… немного отогнать демонов. И вот он купил яйца и выставил их в Кремле. Вместе с теми, которые большевики продать не успели.
–?Большинство людей и этого не знает, – похвалил Штарка Винник. – Только Фаберже был никакой не швейцарец. По происхождению француз, а так – немец немцем. Ты ведь, Иван, тоже немецких кровей?
–?Да.
–?А твои предки в России чем занимались?
–?Я никогда не пытался вникнуть в семейную историю, – сказал Штарк. – Моих недальних предков выслали в Курганскую область в начале войны.
Дальше расспрашивать Ивана Винник не стал.
–?Густав Фаберже держал в Питере, на Большой Морской, маленькую мастерскую и магазинчик в подвале, – продолжил он свой рассказ. – Торговал всякой мелкой ювелиркой, оправами для очков. Ничего особенного собой не представлял. В какой-то момент Петербург ему надоел, и он переехал с семьей в Дрезден, а в Питер скоро прислал своего сына Карла. Тот понемногу выбрался из подвала, сделался купцом второй гильдии – нехило по тем временам, – но главное – стал бесплатно работать в Эрмитаже. Там была большая ювелирная коллекция, в ней что-то всегда требовало ремонта. Ну, и заодно было что утащить к себе в норку.
–?В смысле, украсть? – без всякого удивления спросил Молинари, привыкший иметь дело с ворами.
–?Ворует дурак, умный – смотрит и копирует, – ответил Винник. – Фаберже был умный человек, а в эрмитажной коллекции имелись отличные образцы старинных стилей. Он сделал коллекцию по мотивам скифских золотых украшений, и сама императрица Мария Федоровна купила у него запонки с цикадами. Фаберже попал в орбиту, ему стали поступать заказы от царя и великих князей. Александр III заказал ему первое яйцо для Марии Федоровны к Пасхе 1885 года. Фаберже, кстати, делал эти яйца едва ли не себе в убыток. Понимал, когда имеет смысл задирать цену, а когда – работать на репутацию. Умнейший был человек. Уважаю.
–?Давно ты увлекаешься Фаберже? – спросил Штарк. Познания Винника были явно обширнее средних.
–?Пару месяцев. Поначалу-то я больше Форбсами интересовался. Я же в прошлом году попал в известный список. Сперва смеялся, а потом как-то прилипло ко мне. Кто такой Винник? Фигурант списка «Форбса». А дальше уж по цепочке пошло.
Штарк попытался вспомнить, на каком месте Винник в «Золотой сотне». Где-то в середине списка. Среди брылястых нефтяных и металлургических магнатов он должен заметно выделяться: выглядит моложе своих лет, разве что вьющиеся черные волосы отступили слишком далеко с высокого лба, но на скуластом лице – ни морщинки, крупный шнобель смотрится бодро и энергично, влажные карие глаза и иронично кривящиеся тонкие губы вполне могли бы принадлежать музыканту или шахматисту. Симпатичный миллиардер из тех, кому ничего не досталось при ельцинской раздаче, – да и так обошлись.
–?Тебе вправду нравятся эти яйца? Ну, как произведения искусства? – спросил Штарк. Интересно, в самом ли деле Винник чужд московского пафоса или скоро он перестанет терпеть такое панибратское обращение?
