– А наш лейтенант неплохой парень, – говорил Яунзен, постоянно сплевывая. – Я его даже не просил, он сам стал хлопотать, и вот завтра уже пойду вставлять зубы на казенный счет…
– Проси, чтобы вставили золотые, – советовали ему, посмеиваясь, но Яунзен не обижался на это.
– Зачем золотые! – говорил он – Сразу будет видно, что зубы вставные, а я еще молодой, – попрошу естественные. Пусть хоть у покойников надергают, мне какое дело…
Гудели трубы, по которым бежала река; фиолетовые огни электросварки вспыхивали и гасли внизу; было видно, как волны бились в батопорт дока.
– Ох-хо-хо! – сам не зная почему, вздохнул Нишец и, взяв камень, бросил его в фиорд: быстро уменьшаясь, камень полетел вниз, и только легкий всплеск обозначил его падение.
– Высоко, – поежился один солдат.
На крыльцо вышел инженер. С моря наваливалась душная темнота, и горящий огонек папиросы инженера выделялся яркой красной точкой. Франц Яунзен направился к крыльцу, чтобы, пожаловавшись на тяжести солдатской службы, выклянчить себе сигарету…
Чей-то неясный силуэт забрезжил в сумраке на склоне горы. Человек шел по направлению станции, широко размахивая руками. Он шел спокойно, не торопясь.
– Стой! Пароль! – крикнул Франц, поворачивая обратно от крыльца; человек продолжал идти молча. – Пароль!..
Неожиданно где-то внизу, в ущелье фиорда, закудахтал пулемет и, возвращенный эхом три раза, донесся глухой хлопок гранатного взрыва. Там, около дока, что-то произошло.
Яунзен, вначале вырвавшийся вперед, теперь отбежал в сторону и, встав на колено, разрядил во тьму всю обойму. Но было уже поздно. Человек в русском ватнике отскочил, размахнулся – и черный мячик гранаты, подпрыгивая на камнях, громыхнул взрывом.
Бешено дергая затвор автомата, заедавший от густой смазки, Нишец дал одну короткую очередь… другую… третью… «Капут», – решил он, когда за спиной раздался треск кустов и на плато перед станцией выскочили еще две фигуры в ватниках.
С этой минуты Нишец стал думать только об одном – о спасении. Он бросился с крутого обрыва вниз, и шумный ливень песка ринулся на него сверху, засыпав упавшего к подножию сопки ефрейтора. Там, в сплошной темноте, пытаясь вытолкнуть песок изо рта языком, Нишец остался лежать до конца боя, звуки которого едва-едва проникали через толщу песка.
Перешагнув через труп нацистского инженера, который еще сжимал в руке браунинг, Алеша Найденов ворвался в помещение гидроэлектростанции.
– К такой матери! – яростно сказал он, заталкивая под фундамент турбин, продолжавших свою работу, тяжелый пакет взрывчатки.
– Торопись! – крикнул ему с порога Ярцев, махая рукой и разбрызгивая кровь по молочно-желтым кафельным плиткам пола, – пуля оторвала ему мизинец.
Сказал и бросился бежать под откос – туда, к докам, где задыхались сейчас пулеметы. Кто-то перерезал ему путь. Не останавливаясь, он ударил человека прикладом по зубам, побежал дальше.
Остановился. Тяжело дыша, вернулся обратно. По-немецки спросил:
– Сколько вас здесь?
Ударенный им солдат лежал молча. Ярцев ткнул его сапогом в бок:
– Ну, ты!.. Отвечай…
– Взвод, – прохрипел тот. – С отдыха сняли…
Навстречу поднимались бойцы.
– Товарищ лейтенант, не прорваться!.. Там их много!..
Точно гром, прокатился грохот взрыва. Здание гидроэлектростанции взлетело в воздух. Освобожденная от железного плена труб, бурная река вдруг шумным водопадом низринулась с головокружительной высоты.
– Пошли, – сказал Ярцев и страшно скрипнул зубами.
Не от боли – от досады!
У берега их ждал МО-216. Мичман Назаров спрыгнул с мостика, крикнул:
– Что взорвали – батопорт или станцию?
Ярцев ничего не ответил и, только пройдя в рубку и распахивая ватник, выругался:
– Черт бы их драл!.. Вчера пятнадцать человек охраняли, сегодня взвод целый пригнали… И палец этот еще!.. Найденов, у тебя пакет есть?.. Перевяжи, а то заплачу…
Назаров грустно улыбнулся. Конечно, шутить можно, но… батопорт остался не взорван. Надо думать, что переживает сейчас лейтенант.
Ярцева, которого раздражали бы утешения мичмана, сейчас раздражало все, даже его молчание.
– Ну, чего молчишь! – сказал он. – Заводи моторы и – в базу… Сегодня лейтенант Ярцев задания контр- адмирала Сайманова не выполнил. На войне бывает и такое…
– Уйдет подлодка в море, – осторожно сказал Ставриди, стоя в раскрытых дверях рубки. – Я видел, как ее быстро сваривают, аж зарницы в небе полыхают…
– А ты помолчи, – обрезал его Ярцев, – и без твоих выводов тошно. А вот ты, мичман, скажи, что думаешь?..
– Я, товарищ лейтенант, думаю, что думал бы сейчас Вахтанг Беридзе, если бы он не надумал в отпуск уехать!..
– Спасибо, – поблагодарил Ярцев Найденова и помахал забинтованной рукой. – Думать тут нечего. Надо заводить моторы!..
Мичман откинул на переговорной трубе клапан, передал в дизельный отсек:
– Моторы завести!.. – Потом склонился над картой и сказал: – Я знаю, о чем бы думал сейчас старший лейтенант Беридзе. Вот, смотрите, фиорд, вот бухта, где расположен док… Этот берег теневой, а батареи врага…
– Ну, ну! – ободрил мичмана Ярцев, подходя к карте. – А дальше что думает делать твой Беридзе?..
Пауль Нишец выбрался из земли, отряхнулся.
«Я везучий, – подумал он, – мне всегда везет… На кордоне Карла Херзинга вместо меня ухлопали, зимой лейтенанта Вульцергубера в плен взяли, а мне только ухо ободрали. Вот и сейчас тоже повезло».
У входа в караульное помещение лежали прикрытые листом жести два трупа. В одном из них Нишец узнал своего приятеля Вилли Брамайера.
«Отбегался, – подумал он про него. – Ну ничего, у тебя детей нету, а жена… Что жена! Ты и не видел-то ее с греческой кампании».
Простреленные окна караулки щербатились осколками стекол. Солдаты молча чистили свое оружие, воняющее пороховым дымом.
Ефрейтор втянул в ноздри воздух и с грубой прямотой солдата решил пошутить:
– Ух! Не стало нашего Вилли, и воздух вроде чище!
– Что вы сказали?
Нишец только сейчас заметил сидевшего в углу нахохлившегося лейтенанта Вальдера, который подогревал на спиртовке консервы.
– Я сказал, герр лейтенант, что воздух чистый…
– Меня интересует не сквозняк, а ход ваших мыслей, ефрейтор. Я давно наблюдаю за вами и не вижу в вас той уверенности в победе, которой дышат и горят ваши товарищи по оружию!..
«Вот уж кто действительно горит верой в победу – так это только мои товарищи. Шупо!» – подумал Нишец и вежливо сказал:
– Я имел в виду только воздух.
– Надо добавлять «герр лейтенант», когда разговариваешь со мною!
– Слушаюсь, герр лейтенант. Я имел в виду воздух, герр лейтенант. Только воздух, герр лейтенант!..
Солдаты, оставив свои карабины, с интересом следили за разговором. Вальдер снял с огня мясные консервы, причем обжег себе руку, и это еще больше разозлило его.
– Вы что смеетесь? – крикнул он, прикладывая обожженный палец к дулу холодного пистолета, чтобы унять боль. – Я отлично понимаю ваши намеки! Вместо того чтобы разить врага во имя великой Германии,
