продлить командировку. Пишу: Наташа, мне предлагают остаться». Она отвечает: «Я согласна к тебе приехать». И приехала. Из Файзабада, где я прослужил первые два года, для того, чтобы можно было проживать с семьей, меня перевели в Кабул.
— А разве были в Афганистане более безопасные места, в которых можно было жить с семьей?
— С точки зрения вероятности быть подстреленным, в Афганистане нигде нельзя проживать с семьей. Везде одинаково опасно — будь-то территория посольства, отдаленная от столицы провинция. Тем не менее, очень важной была возможность в экстремальной ситуации гарантированно эвакуировать семью, независимо ни от погодных условий, ни от настроения начальства.
Прослужил я какое-то время в Кабуле. Но вскоре так получилось, что руководитель зоны «Север» очень захотел перебраться в Кабул. Он мне говорит: «Анатолий, вы не возражаете, если я — на ваше место, а вы — на мое?» Он был старый заслуженный человек. На «обмен» начальство дало добро, и таким образом я вместе с женой оказался в Мазари-Шарифе, на должности руководителя зоны «Север».
— Что представляла собой эта зона?
— Зона «Север» — уникальная зона. Мазари-Шариф — центральная перевалочная база всего, начиная от снарядов для установки «Град» и кончая водкой. Зона включает в себя четыре провинции, которые граничат с Советским Союзом. Фактически, это зеркальное отражение через Амударью советской Средней Азии. Вот как басмачество из Средней Азии удрало в Афганистан, так оно там и осело.
В то время в Афганистане еще работало множество советских специалистов, приехавших туда до войны. Накануне моего переезда в Мазари-Шариф случилась неприятность. Около 14 лет работал в Кабуле очень высококвалифицированный советский специалист-геолог, пожилой уже человек, ему было около 70 лет. Занимался он тем, что составлял карту полезных ископаемых Афганистана. У него был хороший личный друг. Его водитель. Афганец. Этот водитель много раз бывал у него в гостях в Союзе. Дети этого водителя несколько раз отдыхали в «Артеке». Все прекрасно, все хорошо. Но, как только была закончена работа над картой, этот водитель отвез специалиста в Пакистан. Дедушка не вернулся: он много знал, что и где лежит в Афганистане.
— Один из ваших коллег из Фонда ветеранов внешней разведки сказал мне, что вы имеете самое непосредственное отношение к привлечению к сотрудничеству известного полевого командира Дустума. Расскажите, как это было.
— Это было, когда в Афганистане очень популярной стала идея национального примирения. Было объявлено, что эта война идет на уничтожение афганского народа, а потому надо сесть за стол переговоров и всем со всеми договориться. Под эту идею, как всегда, был написан рабочий план. Под этот рабочий план каждому партийному активисту была поставлена задача — на сторону революции обратить как можно больше своих соплеменников. Афганцы сразу же сориентировались, каким образом обратить эту идею себе на пользу. Они решили сделать личные вооруженные формирования своих соплеменников. Но это дело мы быстро «раскусили» и заявили им следующее: «Мы окажем вам всяческую поддержку, дадим все. Но при одном условии — переход должен быть открытым. Чтобы все знали, что вы открыто поддерживаете народную власть».
Однажды приходит ко мне Насин, уполномоченный ЦК НДПА. Он с очень важным и «секретным» видом говорит мне: «Есть у меня в кишлаке Санчарак, это на юго-западе от Мазари-Шарифа, Дустум. Он узбек. У него куча родственников. И он не возражает открыто перейти на сторону народной власти. При условии, что будет озолочен». А Насин был такой человек, что если он на что-то пошел, значит — это верняк. Он никогда не увязывался ни в какие сомнительные дела, обещания. И мы на это пошли. Во- первых, это был действительно важный для нас район, там нефтяные и газовые пласты, и Дустум обещал поставить все это дело под контроль народной власти.
Дустума и его формирование поставили «на довольствие», дали оружие, боеприпасы. Мы сделали его представителем своего оперативного батальона. А у нас, в управлении, было три оперативных управления по 450 человек. Причем — один конный. Работали они так: два в поле, один — на отдыхе. С первых же дней Дустум отлично себя зарекомендовал. Бился стойко. Он от природы человек очень смышленый. Но и самое главное: весь костяк его отрядов — это его прямые родственники. То есть он не боялся, что ему кто-то выстрелит в спину. Очень быстро он укрепился, расширился. Пару раз его пытались разбить. Ничего не получилось. От него отстали. К нему начали тянуться люди из соседних кишлаков. И, спустя какое-то время, когда авторитет Дустума стал довольно заметным, его забрал к себе в Кабул Наджиб и сформировал из его людей оперативный полк МГБ. А потом на базе этого оперативного полка, после того, как его проверили в операциях вокруг Кабула, из него сформировали первую гвардейскую дивизию Вооруженных Сил Афганистана и направили в город Джелалабад. И когда наши ушли из Джелалабада, его держал Дустум. Он продержался там очень долго. Считалось, что, как только «советы» уйдут, там все рухнет. А Дустум держался и держался. И тогда весь мир его очень сильно зауважал. Потом он ушел на Север, связался с Масудом, и они вместе сражались против талибов. Потом, годы спустя, они, уже вместе с американцами, отвоевывали провинции талибов.
— Интересно, как сложилась его судьба потом, уже при американцах?
— Он и сейчас здравствует. У него прекрасные отношения с узбекским режимом. Он полностью контролирует весь Север Афганистана. Его семья живет под Ташкентом.
— Анатолий Васильевич, это правда, что, когда вылазки душманов были особенно наглыми и вызывающими, их наказывали показательно?
— Да, правда. Дело в том, что при проведении некоторых мероприятий мы стремились не к тому, чтобы соблюдать конспирацию, а наоборот — чтобы все знали, что это наших рук дело. Это давало сильнейший пропагандистский эффект: мол, народная власть в состоянии контролировать и воздействовать на ситуацию.
Так вот 2 января 1983 года в городе Мазари-Шарифе бандит Каюм по кличке «Террор» совершил дерзкую вылазку. Прямо в городе напал на автобус, которым возвращались с работы шестнадцать наших гражданских специалистов. Банда Каюма вытащила их на улицу, по узеньким улочкам окраины города вывела в степь, пересадила в грузовик и увезла в горы.
— А какова была цель этой вылазки?
— Цель этой операции никому не известна. Выкупа никто не просил. Расстреливать их не стали. Убили только нескольких человек, которые не могли идти, потому что они сковывали движения всей группы. Судя по всему, этих людей собирались переправить в Пакистан и там продать американским инструкторам.
Мы довольно быстро вычислили, где они находятся, высадили десант, в который входили и сотрудники моей оперативной группы. Был бой. Имелись убитые и раненные. Но людей мы освободили.
Вообще-то, террор в отношении мирных жителей не был характерным. Он жестко пресекался. На этот раз из Центра сказали: «Ребята, этот случай исключительный, надо ответить достойно — наказать показательно. Причем, сделать это нужно таким образом, чтобы зашифровать исполнителей, наших афганских помощников, но при этом, чтобы все узнали, что это наших рук дело, что мы не прощаем такого отношения к советским людям». Чем моя оперативная группа и занялась.
— А вот об этом подробнее.
— Не вдаваясь в подробности могу сказать, что был задействован весь комплекс наших агентурно- оперативных возможностей, и тот бандит был уничтожен. И когда к нам пришел связник и доложил, что дело сделано, мы тут же шифровкой сообщили об этом в Кабул. Но руководство КГБ в Кабуле не торопилось докладывать об этом в Союз. Оно и понятно, ведь эта операция была на особом контроле Москвы. От нас потребовали предъявить убедительные доказательства. А что может быть серьезным доказательством? Труп. Но везти труп по горам — это накладно. Принесли голову. На опознание вызвали мать… Вот вы сейчас поморщились, и вот что я вам скажу. Да, согласен, это очень жестоко. Но… это война. Это не место, где можно разводить лирику, пускать слезу. Мы уничтожили бандита, который убивал нас. Вот и весь разговор. А мотивы этого действия — вызова матери — были таковы: во-первых, мать всегда узнает сына, а, во- вторых, через нее о факте гибели будут знать все.
