Макрицкий поставил перед гостем коньячный бокал и сел.
– Вы уже слышал о смерти Юбера? – спросил он.
– Именно поэтому я не стал звонить вам, – тихо ответил Трубников.
– Именно поэтому?
Заподозрить старика в маразме было трудно. Леон на секунду прикусил губу, попытался заглянуть в глаза своему собеседнику, но без толку, – и молча поднял бокал.
– Царствие небесное, – все так же, едва слышно вздохнул Трубников. – Впрочем, именно этим все и должно было кончиться. Юбер был слишком умен, да, увы, безрассуден. Опасное сочетание.
– Давайте начистоту, уважаемый Цезарь Карлович, – не выдержал Леон. – Что привело вас ко мне, да еще таким экстравагантным способом?
Трубников со вкусом облизал губы.
– Превосходный коньяк. Я должен был бы извиниться перед вами, но не стану. Обстоятельства сложились так, что у меня не было другого способа нарушить ваш покой… Наши с вами обстоятельства, пан капитан. Я не любитель говорить загадками, но с другой стороны, начни я сейчас резать правду-матку, вы не поймете и половины. А что касается несчастного Форена, то он сам виноват. Журналистское любопытство должно иметь разумные пределы, в противном случае любопытного приходится притормаживать. Юбера тормозить было поздно, его просто остановили. Причем грубо, очевидно, в последний момент, когда уже не существовало никаких иных вариантов. Он летел в Рим не только для разговора с вами. Он летел ко мне.
– И… кто? – прищурился Леон.
Где-то в затылке росло четкое понимание того, что вот теперь он влип по-настоящему.
– Ну, я мог бы назвать их представителями правительственных структур, но это будет неправдой. Вернее, полуправдой. Дело в том, что я действительно хотел побеседовать с вами до того, как вы окажетесь в объятиях своего однокашника подполковника Мельника. Он занимается узкоспецифическими вопросами, и взгляд на вещи у него тоже зауженный, если можно так выразиться… тогда как вы, пан капитан, уже все равно замешаны в нашей горькой истории во всей ее э-ээ, полноте.
– Вы – россиянин, – перебил его Макрицкий.
– Увы, – усмехнулся Трубников. – Мои предки эмигрировали в Париж еще в 1918-м. Так что россиянин я постольку-поскольку. И европеец я такой же. А уж к Америке или Индо-Китайскому Союзу я не имею и вовсе никакого отношения. Но это пока не очень важно, хотя со временем вы, конечно же, узнаете все до мельчайших деталей. Важно другое: вы должны понимать, что сейчас у вас есть лишь два пути – либо вы принимаете то, что вам предложили, либо стреляетесь. Мельник здесь почти ни при чем, он не мог разболтать вам больше, чем ему позволило начальство для предвербовочной беседы.
– Значит, все-таки я влип, – сам себе сказал Леон и потянулся за коньяком.
– Что? – на лице Трубникова впервые отразилось нечто похожее на легкое беспокойство. – Я не расслышал…
– Это я так, – отмахнулся Леон. – Мой дедушка всегда предрекал мне большое будущее и большие неприятности. Я почему-то думал, что они уже позади.
– Не знаю, не знаю… вам не повезло случайно соприкоснуться с очень неприятными вещами. Если б вы не познакомились в свое время с покойным ныне Фореном, если бы начальство Мельника не надумало привлечь вас в качестве полевого офицера, – а вас, что б вы знали, ждет именно такая карьера, потому что вам опять-таки не повезло родиться в богатой семье с богатыми возможностями, – тогда что ж, вы продолжали бы тянуть свою лямку как ни в чем не бывало до тех пор, пока не свернули себе шею где- нибудь на орбите Урана, а то, глядишь, и дальше. А так – ко всему прочему, вас еще и можно в любой момент отправить в космос… и, скорее всего, в качестве командира. Улавливаете? Вы готовый агент широкого профиля. Или Мельник обещал вам нечто более захватывающее? Уверяю вас, пан капитан, захватывающих и ужасных историй в вашей жизни случится еще немало. Это я могу гарантировать смело.
– А вы, если я правильно понял, служите конкурирующей стороне? – ухмыльнулся Леон, подливая загадочному старцу коньяку.
Трубников пошевелился в кресле, и его линялые глаза на миг оживила короткая озорная искорка.
– Я слишком много знаю, – проговорил он. – Поэтому я, так сказать, нахожусь над проблемой. Так что я почти уверен в том, что благополучно дотяну до естественного, так сказать, конца.
– Никому не друг и себе не враг, – кивнул Макрицкий. – Но тем не менее, вы все же служили… не так ли?
– Для вас это не имеет особого значения. По крайней мере, в данный момент. Собственно, я пришел сюда исключительно для того, чтобы дать вам один простой совет. Теперь же одним советом не обойдешься. Слушайте внимательно, Леонид: вам следует немедленно убираться из Италии. Причем сделать это вы должны самым незаметным из всех возможных способов. Нет-нет, не волнуйтесь, непосредственной угрозы для вас я пока не вижу, так что обойдемся без шпионских страстей и путешествий в чемоданах, но все же нужно постараться избежать какой-либо публичности. Так что сделайте-ка вот что: завтра же утром найдите какой-нибудь приличный отель из средне-дорогих, зарегистрируйтесь там и бросьте в номере наименее нужную часть багажа – для вас, я думаю, тряпки и заколки особой роли не играют. Сами же рентуйте тачку и отправляйтесь на восточное побережье, лучше всего в какой-нибудь небольшой городок. Оттуда легко перебраться в Албанию. Дальше вы поедете в Грецию, а там уже каждый час ходят лайнеры в ваш Крым, и на документы украинского подданного греки даже смотреть не станут.
– Почему мне сразу не сесть на борт в Риме?
– Потому что это будет похоже на бегство, а бегство сразу после гибели Форена может здорово осложнить вам жизнь в дальнейшем. Зачем вам лишние подозрения?
– А тот факт, что я, зарегистрировавшись в отеле, ни разу там не появлюсь? Это подозрений не вызовет?
– Не будьте наивным, Леон, – Трубников поморщился и потянулся к своему бокалу. – Молодой и весьма, скажем прямо, небедный астронавт, которому взбрело в голову загулять по девочкам – это, по-вашему,
