Предп.пр.гибели – огневое воздействие со стороны неизвестного противника».
Леон пару раз хватанул ртом воздух и максимально быстро, настолько, насколько это было в его силах, убрался из взломанного им архива. Еще минут пять он заметал следы – и потом только, не ощущая заливающего лицо пота, встал, распахнул сейф и достал бутылку с «Кара-дагом».
– Меня не засекли, – сказал он себе. – Меня не засекли… меня просто не могли засечь, потому что если смогли, то я, кажется, опять влип. Опять влип… нет. Не влип, не влип. Все в порядке. Коньяк? Куда я поставил чертов коньяк?
Коньяк нашелся на сейфе. Леон выдрал зубами пробку, сплюнул ее на пол и сделал несколько глотков. Вкус напитка сейчас не ощущался, это было нормально, так и должно быть, скоро все пройдет… все будет отлично. Просто отлично!
«Выходит, я общался с привидением. Боже. Какой бред! Майор Кастольди, погибший вместе со своим планетолетом, не упоминаемым ни в одном из открытых источников. Самого Чезаре Паоло мы без допуска тоже не сыщем, потому что в официальной сегодняшней истории не существует ни его самого, ни его экипажа. С кем они дрались в Поясе? Раз упоминается «огневое воздействие», значит, парней грохнули не сразу и они успели еще дать радио на базу. Одно только странно – почему «предположительно» в Поясе? Они что, не знали, где находятся? Чушь какая-то.
И погибли, значит, не все, потому что столетний Чезаре Кастольди, не особо кого-либо стесняясь, жизнерадостно бродит себе по Европе. Понятно, что его вряд ли кто-то узнает – практически все, кто мог знать того, прежнего парня, давно уже мертвы. А если кто и пердит еще, так уже в таком маразме, что и говорить нечего. Сам же Чезаре отчего-то выглядит как огурчик, и в маразме замечен не был. Интересно, какой фамилией он все же пользуется, так сказать, в быту? Неужто опять маминой? Или в этом есть какой- то особый шик?»
Все это было правдой. Ну пусть не все, но какая-то часть – и боевые планетолеты перед самой Депрессией, и непонятные экспедиции в Пояс и, наверное, к Джупу, а может, и дальше. И какие, господи помилуй, усилия потребовались для того, чтобы стереть практически любые упоминания обо всех этих событиях! Конечно, все эти полеты секретились с самого начала, но космонавтика не тайное общество, это тысячи и тысячи людей, и вот всем им – или почти всем – умудрились запечатать уста, да как крепко-то, а? Во время Депрессии все перемешалось, потрясение экономическое обернулось социальным армагеддоном, и кто-то очень умно воспользовался долгой неразберихой.
Что они так тщательно прятали?
Что?..
Леон знал, что есть архивы, в которые ему не пробиться ни при каких обстоятельствах. Значит, ему оставалось ждать. Ждать и молчать.
– Я проработал досье со всей возможной тщательностью, – сказал Макрицкий и поморщился, – но решительно не смог понять, в чем именно ФСБ смогла бы обвинить наших подопечных. Да, впрочем, обвинять их пока и не собираются, не так ли? Послушай, Антон, неужели в стране действительно нет ни одной сколько-нибудь серьезной группировки? Какого черта они тратят время и деньги на этих охламонов?
– Да ты сам прекрасно понимаешь, – устало улыбнулся Мельник. – Им повесили тематику, и они ее отрабатывают. Либо же – но тут уж мы пока ничего не сможем сделать, – нас подставляют.
– Наивно как-то… или они считают нас полными идиотами?
Мельник покачал головой и бросил взгляд на стенные часы – машина, отправленная за прилетевшим в Москву Каплером, должна была прибыть в отдел с минуты на минуту.
– Я попробовал бы прошерстить финансово-промышленные интересы наших «опекунов», – сказал он, – но для нас это слишком трудно, а Николай, попроси мы его об этом, тотчас же поймет, что мы затеваем свою игру. И тогда все усложнится до такой степени, что вывернуться чистенькими у нас не получится.
«О господи, как же ты всего боишься, – раздраженно подумал Макрицкий. – туда не лезь, сюда не суйся! И что в итоге? Конечно, тянем-потянем – дело старое как мир. Будем тянуть до тех пор, пока ситуация не разрешится сама собой, а потом либо похихикаем, либо начнем посыпать голову пеплом. Черт бы тебя взял, не офицер, а типичный чиновник. Это вот – мое, а это, будьте любезны, ваше, и не загромождайте мне стол ненужными бумагами…»
– Так и доложим Каплеру? – поинтересовался он вслух.
– Я ничего не обязан ему докладывать, – отрезал Мельник. – Мы расскажем ему все как есть, но не в форме, извини меня, «доклада». И… пусть он решает сам, нужно ли его ведомству соваться в такие дела. Я бы не советовал: в Европах и так назревают большие скандалы в связи с давлением властей на аэрокосмический бизнес. С такими вещами не шутят. Или ты думаешь, что ему охота становиться крайним?
На столе у Мельника вякнул интерком.
– Вот и он, легок на помине, – хмыкнул подполковник и встал, оправляя на себе белую форменную рубашку. – Чего ты, кстати, в кителе паришься? Оставил бы у себя.
– Не привык, – пожал плечами Леон. – Да и не жарко у нас.
– Привыкнешь… а то все ходишь, как на плацу.
Антон приоткрыл дверь кабинета и высунулся в коридор.
– Мы вас уже ждем, – донесся до Леона его голос.
– Гуттн та-аг, геносснн, – войдя, Каплер аккуратно поставил на ковер объемистую дорожную сумку и потом только протянул Мельнику руку. – Я зналь, что в Москве жарко, но все же не думаль, что так. О, Леон, и ты здессь?
– А как же, – улыбнулся Макрицкий, вставая навстречу гостю. – Куда б я делся?
– Гут, я рад…
– Вы можете говорить по-английски, господин оберст-лейтенант, – предложил Мельник.
– Нетт, я буду говорить по-русски. Так будет лучше.
