– Прочее, – фыркнул Огоновский. – Скажи ему, что я воспользуюсь аппаратом, дающим перевод прямо в мозг. Пусть не переживает лишний раз.
На лице торговца отразилось некоторое удивление, но он тут же кивнул головой и замер в ожидании. Огоновский нащупал пульт управления информационно-аналитическим узлом, находящийся у него на поясе, сдвинул крышку и перещелкнул маленький тумблер транслинга.
– У вас несвежий товар, – сообщил он рыбнику. – Я вам это как врач говорю. Того и гляди людей потравите.
Старик дернулся, недоуменно моргнул, потом расплылся в улыбке.
– Вы врач? Мы уже давно не видели ни одного врача! Я торгую рыбой всю жизнь. Раньше у меня были огромные холодильники и я поставлял товар в самые лучшие рестораны Эйгора. Теперь вот холодильников нет и рыба, пока ее довезут с побережья, успевает немного завоняться. Но это ничего, господин доктор! Хорошо хоть, что сейчас нам разрешают торговать, а не гонят на стройку за миску похлебки в день.
Слыша разговор, из-под соседних лотков показались торговцы и покупатели, успевшие набиться к ним в гости. На лицах людей было боязливое удивление, но первый приступ страха уже прошел, и теперь они вполголоса переговаривались друг с другом, указывая на незнакомцев в диковинных доспехах.
– Значит, вы были предпринимателем? – спросил Огоновский.
– Я закончил коммерческий институт! – с гордостью ответствовал старец. – А потом лишь случайно остался в живых. Наверное, потому, что хорошо таскал кирпичи…
«Что мне сказать ему? – вдруг подумал Огоновский, с болью глядя в доверчивые глаза старика. – Что я могу сказать ему, я, врач, генерал Конфедерации?.. Что он вряд ли доживет до тех времен, когда рыбу снова начнут возить в рефрижераторах?»
Андрей положил свою широкую ладонь в металлизированной перчатке на его заскорузлые пальцы и произнес, кривя губы в грустной улыбке:
– Таскать кирпичи вам больше не придется. Храмов и так достаточно.
И, резко развернувшись, шагнул к машине. Глядевшему на него Ланкастеру показалось, что Огоновский неожиданно сгорбился, став похожим на окружающих его несчастных. Впрочем, это длилось недолго, и уже через мгновение спина легион-генерала была такой же прямой, как и прежде.
– Боюсь, что теперь мне предстоит беседа с представителями духовенства, – усмехнулся Осайя, когда микроавтобус, развернувшись вслед за грузовиком охраны в тесной кишке улицы, двинулся вперед.
– Так свороти эти гадам хари, – порекомендовал Огоновский, доставая из кармана фляжку с коньяком.
– Однако они могут свернуть мне в ответ шею, – покивал владыка. – Нет, в столице я их не боюсь, но, во-первых, есть еще провинции, а во-вторых, есть народ.
– Этот народ?! – ощерился Андрей, дернув большим пальцем себе за спину. – Этому народу достаточно. Даже более чем.
– Не совсем так. Многие все равно ходят в храмы: не из страха, в общем-то, так как за последние годы люди привыкли жить как крысы, и тащить каждого прихожанина за шкирку довольно накладно. Нет, они привыкли верить, привыкли слушать слова проповедников… ты думаешь, мне не хотелось бы извести все это жирное племя под корень? Но это не так-то просто. Нет-нет, революционный путь в моих условиях невозможен. Нужно все делать постепенно.
– А за это время твои подданные успеют благополучно передохнуть от эпидемий. И потом, когда сюда прилетят прокураторы Конфедерации – а они рано или поздно прилетят, можешь мне поверить, – тебе, уже седому и старому, вкатят пожизненную каторгу за преступления против человечности. Долго ты на каторге протянешь?
– Мне будет уже все равно, – очень серьезно ответил Осайя. – Ты зря дуешься на меня, Андрей. Если б ты знал… я ведь действительно делаю все, что могу. Когда построим аэродромы, у меня появятся деньги и я смогу восстановить канализационную систему – хотя бы здесь, в Эйгоре. Может быть, сюда прилетят ваши врачи, тогда я попробую отстроить центральную клинику, она, в общем-то, не так уж сильно пострадала…
– Тебе построят какие хочешь клиники, причем бесплатно! – огрызнулся Андрей. – Только если ты решишься перевешать всю эту сволочь и навести в стране порядок. Я могу вернуться не просто так, а с докладом, и тогда тебе помогут. Здесь, на человеческой планете, гуманитарная катастрофа, сюда надо срочно слать целые институты…
– С докладом? – не понял его Осайя.
– Меня сделали политиком, – вздохнул Огоновский. – Маленьким, конечно, регионального уровня, но у меня есть право прямого обращения в Сенат.
– Тогда сюда придется отправлять войска, – негромко напомнил ему Ланкастер. – А это на данный момент вряд ли возможно.
Огоновский умолк. Некоторое время он сидел, бездумно глядя в окно, и никто не решался нарушить наступившее молчание.
– Пат, – произнес он наконец. – Ни туда и ни сюда. Вообще никуда… э-ээ, черт, а ну стоп!
Осайя тотчас же хлопнул по спине водителя, и машина, плавно качнувшись, остановилась. Андрей выскочил на проезжую часть. Дернув в неодобрении головой, за ним выпрыгнул Ланкастер. Автомобиль замер в десятке метров от развалин некогда величественного многоэтажного здания, перед которыми, на груде битого кирпича, суетились согнутые серые фигурки: люди сортировали кирпич, отбирая пригодные экземпляры, и нагружали его в тачки. Однако не эта мирная картина привлекла внимание Огоновского. Перед облупленной стеной давних уже руин, на потрескавшемся асфальте стоял высокий человек в жреческом облачении и, выкрикивая что-то, с маху молотил палкой по спине скорчившегося перед ним мальчишки в коричневом рванье.
– Что здесь происходит? – грозно рыкнул Огоновский. – А ну-ка, – и, подойдя ближе, поднял истязаемого на ноги. – Черт, да это девушка!
