Беседа закончилась в три часа ночи. Утром невыспавшийся Морков сразу известил Петербург, что в желании Бонапарта подчиниться решениям России он угадывает скрытое желание «превзойти Англию», а мирные настроения консула, столь неожиданные, «приобретут ему новую выгоду – как перед собственным народом, так и перед Россией». Талейрана утром он ознакомил с текстом своей депеши для графа Воронцова – в Лондон. Талейран ему посочувствовал:
– Вы не выспались, посол? А я спал, как дитя…
В разгар лета, взяв в дорогу семью, Мюрата с женою и Талейрана, консул отбыл на север страны, где у моря размещался Булонский лагерь – плацдарм для будущего нападения на Англию. Здесь на стапелях сооружались понтонные суда для высадки десантов – с пушками и кавалерией. Даву устроил для Бонапарта завтрак в роскошных шатрах, Ней не пожалел денег для карнавала в Монтреле, а булонские моряки чествовали консула в Дюнкерке. Все французы верили, что с «коварным Альбионом» скоро будет покончено и тогда для Франции настанет время вечного мира. Толпы наряженных зевак, мужчины и дети, бегали за каретой консула:
– Отечество и Бонапарт – вот наш боевой клич!
Наконец мэр Амьена поднес консулу двух лебедей ослепительной белизны и сказал, что это – традиция:
– Королям наш город подносил одного лебедя, но сейчас мы дарим двух при виде короля и его королевы…
Только недалекий Мюрат, кажется, не понял этого намека, пожелав видеть лебедей уже поджаренными к обеду. Отсюда, из шума Булонского лагеря, под свисты морских ветров, среди грандиозных сооружений Бонапарт снова написал Александру – чтобы он отозвал своего посла Моркова. Талейрану было сказано:
– Если Петербург решил держать в Лондоне англичанина, – подразумевался Воронцов, – то пусть в Париж пришлют мне француза, – он намекал на негодность Моркова…
В ту пору еще никто не задумывался, куда будет повернута Булонская армия. Жители Лондона ожидали от Бонапарта всяческих пакостей – и высадки головорезов Массена, и прилета воздушных шаров с бомбами в корзинах. Но Булонской армии суждено в будущем проделать немыслимый «пируэт» – для встречи с русскими: среди рыбных прудов Аустерлица.
Уитворт еще не успел покинуть Париж, когда флот короля Георга уже начал свирепый пиратский разбой на морских коммуникациях, захватывая торговые корабли Франции и Голландии, и, когда сияющий Уитворт появился в Лондоне, его встретил лорд Хаммонд, не менее сияющий:
– Поздравьте нас! С этой войны, едва она началась, мы уже имеем чистую прибыль в двести миллионов франков от корабельных призов. Спасибо вам за эту войну!
– А каково здоровье Уильяма Питта?
– Лучше! По совету врачей Питт, чтобы не спиться на бренди, перешел на коньяк. Но он сильно сбавил норму портвейна, обходясь лишь пятью бутылками в форме, и будем надеяться, что эта война с Бонапартом вернет его из отставки.
Бравый алкоголизм британской аристократии ужаснул бы любого жителя континента, но только не Воронцова, который уже привык иметь дело с пьяными. Абсолютный трезвенник, он поспешил утром застать Уитворта, пока он трезвый.
– Да, наши дела неплохи, – сказал Уитворт, – теперь Бонапарт сунул лапу в наш капкан, и такой глупой овечки, как на улице Сен-Никез, уже не случится…
Речь шла о заговоре! Якобинцы, обращенные в монархическую веру, казались Лондону более активной силой, нежели роялисты. Меге де Латуш оказался ловким агентом. Парламент обязался субсидировать заговор, не подозревая, кто стоит во главе заговора. В августе Жорж Кадудаль уже покинул берега Англии, удачно высадившись у Дьеппа, за ним последовал и Меге де Латуш… Пишегрю оставался еще в Лондоне, чтобы обсудить свое будущее поведение с генералом Моро: именно участие Моро в ликвидации Бонапарта казалось англичанам главным залогом успеха. Связаться же с Моро мог только Пишегрю! У англичан всегда было пусто в арсеналах, зато подвалы битв ломились от золота, и золото воодушевило на подвиг даже бурбонских принцев – графа Артуа и герцога Беррийского, поклявшихся выпустить из Бонапарта все кишки.
– Мы обязаны быть вместе с вами, дабы упрочить свои права на престол Франции, – было сказано ими Пишегрю. – Но прежде вы и Кадудаль должны обеспечить нам безопасную высадку у мыса Бивилль… Уверены ли вы в Моро?
– Я был его начальником, при мне его имя впервые стало известно французам, мы с ним быстро столкуемся. Не забывайте, что его отец был гильотинирован.
– Перед отплытием вас желает видеть граф Воронцов…
Семен Воронцов был опытным дипломатом! Однако ненависть к революции во Франции он перенес на всю Францию. Для обозначения французов он использовал слова «проклятые мерзавцы» или «негодные канальи». Безвылазно просидев в Лондоне почти двадцать лет, породнясь с британскою аристократией, Воронцов уже начал судить о своей родине как о туманной абстракции, откуда крепостные мужики еще не забывают слать оброк своему пропавшему барину. Восторженный почитатель Питта, он проводил в Лондоне свою политику – в пользу Англии, а если Англия не соглашалась с Россией, Воронцов примыкал к мнению сент-джемсского кабинета. Секретные инструкции о делах Мальты он давал читать парламентариям Лондона, сам и подсказывал, как лучше ответить в Петербург, чтобы Мальта оставалась в английских руках… Таким образом, если Бонапарт во время ночной беседы с Морковым и был честен, выражая желание мира, то все потуги к миру Парижа и Петербурга были заранее обречены на провал, ибо из Лондона они разрушались стараниями Воронцова, желавшего Франции, народу Франции, консулу Франции только гибели…
Его встреча с Пишегрю состоялась в Ком-Вуде, загородной усадьбе лорда Гоуксбери. Воронцов высказал удивление:
– С трудом верится, что Жорж Кадудаль, такой смельчак, и вдруг откажется убивать Бонапарта?
– Он желает его похитить, – ответил Пишегрю.
– Надеюсь, присутствие принцев крови сделает его активнее. Моро вовремя разрушил алтари, которым прежде поклонялся. Франция, конечно, пойдет за ним. И сразу, как только не станет Бонапарта, зовите из Варшавы Людовика Восемнадцатого…
6. «Французский» замок
Лагори получил анонимную записку, в которой его предупреждали, чтобы он остерегался секретарей Робеспьера.
– Представь, – сказал Моро, – я получил такую же. Но странно, что об этом меня предупредил еще и Фуше.
– Вспомним, кто были секретари Робеспьера.
– Первый, кажется, Демаре.
– А второй… Второго звали Симон Дюпле.
– Да, Дюпле, – кивнул Моро. – Но почему сейчас мы должны их бояться? Какая-то нелепая чертовщина… мистика!
Вскоре генерал Савари с неподражаемой вежливостью пригласил генерала Моро в свое бюро тайной полиции.
– Я хотел вас лично поздравить. Дело в том, что в морском департаменте Финистер… Вы же оттуда родом?
– Да, из города Морле.
– Вас не забыли! – просиял Савари. – В департаменте Финистер префектом контр-адмирал Ньелли… Вы его знаете?
– Нет, я очень далек от флота.
– Ньелли просил оповестить вас, что население единогласно выдвинуло вас в
– Доверие земляков приятно. Тем более, – сказал Моро, – я давно не был на родине, а меня еще помнят.
Савари глядел открыто, честно и прямо:
