Отправив Рапателя, царь велел Румянцеву:
– Сразу пишите Дашкову в Филадельфию, чтобы Моро ехал в Стокгольм, а Бернадот все уже знает. К тому времени, как Моро будет с нами, мы уже выберемся за Вислу, и Моро окажется кстати… если не в России, так в Европе!
К этому времени семья Моро находилась в Бордо.
Жюно не пришел. В дело при Валутиной горе врезался Мюрат с кавалерией, но получил отпор от казаков Орлова-Денисова, и тот кратко и убедительно доказал Мюрату, что русские держатся в седлах крепче его французов… Боевые порядки Нея трещали, как и лесные буреломы. К ночи генерал Павел Тучков повел солдат врукопашную – на «ура»! Генерал шел впереди и первым получил штыковой удар. Не один раз французы всаживали в него штыки. Удар прикладом по голове избавил Тучкова от сознания… Луна осветила золотое шитье мундира, и он очнулся от возгласа: «О, женераль!»
Французы отвезли Тучкова в госпиталь Смоленска. Его судьбою озаботился сам Наполеон, и потому для Павла Алексеевича нашлись даже бинты. Но рядом с ним врачи обкладывали раны французов сеном или соломой. Санитары рвали на перевязки древние акты смоленских архивов, бинтовали раны бумагами времен Лжедмитрия, эпохи Петра Великого и веселой Елизаветы… Трое суток подряд, не умолкая, над горящим Смоленском надрывно рыдали церковные колокола.
Для Тучкова отвели в городе избу, где и оставили для поправки, взяв расписку, чтобы не вздумал бежать, – его должны отвезти в Нанси. Вечером кто-то вошел с улицы, по-французски справившись о здоровье. «Я, – вспоминал Тучков, – не обращал большого внимания, полагая, что то был какой-нибудь французский офицер, отвечал ему на вопрос сей кое-как обыкновенной учтивостью…» И вдруг – по- русски:
– Вы разве не узнали меня, Павел Алексеич?
Тучков увидел перед собой Михаила Орлова:
– Вы-то как сюда попали? Тоже… в плену?
– Нет, – рассмеялся Орлов. – Поздравляю вас с новым командующим армией – Голенищевым-Кутузовым, который и прислал меня парламентером, дабы о вас справиться.
«Сердце мое затрепетало от радости, услышав неожиданно звук родного языка; я бросился обнимать его, как родного брата». Орлов дал Тучкову выплакаться на его груди.
– Все образумится, – утешал он генерала. – Ваши братья кланяются, а дома у вас все здоровы. Мы отходим на Москву.
О пребывании Орлова в Смоленске было доложено Наполеону, и он встретил флигель-адъютанта с улыбочкой:
– Что-то мы стали часто встречаться… Я еще не надоел вам? – Орлов молча поклонился, и Наполеон заметил на его груди завитой жгут пышного аксельбанта. – Раньше у вас его не было… вы уже в свите государя? Поздравляю, Орлов, и от души радуюсь за вас. Но ваше особое положение при священной особе императора позволяет мне быть с вами предельно откровенным. Согласны ли выслушать старого ворчуна?
– Да, сир, – согласился Орлов.
– Но прежде обещайте, что мои слова в точности будут доведены вами до слуха вашего благородного государя.
– Несомненно, сир…
В минутной паузе Орлов внятно слышал скрип сапожек императора и противный треск пожаров. Внутренне он готовил себя к восприятию той перемены, какая должна произойти в сознании Наполеона, потерпевшего крах в стратегии, – теперь он станет искать не военного, а политического решения, и если не сыщет решения в политике, то будет вынужден вернуться опять-таки к военному разрешению войны.
Наполеон нюхнул табачку, протянул табакерку:
– Прошу! И долго вы собираетесь отступать? Неужели не понятно, что этим отступлением русские полководцы бесчестят и позорят свою армию? Вы дрались на дуэлях, Орлов?
– Как и все молодые офицеры, сир.
– И что делали после поединка?
– Пили шампанское, становясь друзьями.
– Именно это я и предлагаю вашему царю…
Наполеон пустился в длиннейшие рассуждения, что ему надоело гоняться за Барклаем, а теперь за Кутузовым, как за «солеными зайцами», лучше честно скрестить оружие.
– А когда мы скрещивали его нечестно, сир?
– Ну, хорошо, – мягко произнес Наполеон и даже потрогал аксельбант на груди Орлова. – Теперь, – сказал он, – я согласен на мирный диалог даже без генеральной битвы.
Вот оно, политическое решение! Созрело…
Орлов напомнил о приезде Балашова в Вильно:
– Надеюсь, он предупредил ваше величество, что визит его – крайняя уступка России, и могу заверить, сир, что Россия не станет рассуждать о мире до тех пор, пока хоть один ваш солдат останется на русской земле с оружием.
Орлов возвращал его к военному решению, и Наполеон стал волноваться, его сапожки скрипели отчаянно:
– Орлов, не смейте дерзить мне… Я напишу государю, и он вас накажет! Я не многого и требую от вас: донесите до своего царя, что я согласен распить шампанское. Наконец, его заблуждения извинительны, а я люблю и уважаю русских.
– Вы этот тезис и доказали, сир!
– Оставьте дерзости. Вы сейчас в моих руках, я могу позвонить, и вы поедете в Нанси следом за Тучковым. Но я могу при встрече с Александром дать вам и самую лучшую аттестацию, что ускорит вашу карьеру. – Орлов ответил ему, что помириться с царем он может, но вряд ли он способен сейчас примирить разгневанный русский народ. – С таким характером, Орлов, вы карьеры не сделаете, – ответил Наполеон, вроде бы даже с искренним сожалением. – Так где же вы решили заканчивать войну? На Иртыше? На Камчатке?
Орлов глянул на карту, накрыл Париж ладонью:
– Разве этот город плох для подписания мира?
– Но это же смешно! – воскликнул император, не смеясь. – Я скоро буду в Москве, а вы станете паиньками. Я уже не сержусь на царя. Я простил его. Прощаю и вас, Орлов.
– Сир, а я-то чем провинился?..
Отпуская Орлова, Наполеон все время с настойчивостью (почти заискивающей) просил – очень просил! – Орлова убедить Кутузова и царя в необходимости мирного решения войны, и в этот момент Наполеон совсем не был похож на того самоуверенного властелина Европы, каким жители Европы привыкли его постоянно видеть… Обо всем этом Михаил Федорович и доложил Кутузову, который велел Орлову нагнуться:
– Я тебя, сынок, поцелую. Иди с Богом, отдохни…
Далее было Бородино, далее была Москва.
Расстояние от Москвы до Парижа курьерская почта Наполеона покрывала ровно в 15 дней с поправками в два-три часа. Пока в эту регулярность не вмешались казаки графа Платова, иные эстафеты прибывали в Москву даже за 14 дней, после чего курьеры сваливались, как мертвые… Франция (да, пожалуй, и большая часть Европы) жила в полном неведении того, что сталось с «Великой армией», но бюллетени императора были успокоительны: русские побеждены, а Москва город богатый.
В таком же неведении находилась и Александрина Моро, задержавшись с девочкой в гостинице Бордо, где и ожидала из парижской канцелярии Дарю позволения ехать на воды. Конечно, откуда же было знать женщине, что где-то скачет курьер из России, а в его сумке лежит распоряжение императора о заточении ее в казематах Венсеннского замка…
Бискайский залив по ночам громыхал зимними штормами. Крыши вечернего города поливали затяжные дожди. В саду гостиницы мокли опавшие сливы. Уложив дочь в постельку, Александрина распустила перед зеркалом длинные волосы, тоже готовясь ко сну… В дверь крепко постучали.
– Я не одета, – предупредила Александрина.
