В дверь кто-то постучал – три раза подряд.
– Открой, – сказала Ольга мужу. – Это Глогер.
– Который всегда опаздывает, – заметил Вычегдов.
Дверь распахнулась – на пороге стоял человек, при виде которого все застыли в изумлении. Первой опомнилась женщина:
– Я узнала вас… да, да, это вы наблюдали за нашим домом… Что было нужно от нас? Кто вы?
– Мне ваше лицо знакомо, – сказал Волохов. – Не вы ли однажды ночью подкрались к моему окну, заглядывая с улицы?
– А в прошлом году, – добавил Вычегдов, – я видел вас в партии «кандальных», но вы отвернулись от меня…
– Во всех трех случаях это был я! – улыбнулся – Полынов. – Я извещен, что вы ждете Глогера, который имеет привычку опаздывать. Я хотел бы сразу сознаться, что именно по моей вине в Лодзи произошло нечто… очень некрасивое с деньгами!
– Что-о-о? – закричал Вычегдов. – Вы разве дьявол?
– Нет, я ангел! Но падший ангел. И прежде, чем войти в чужой дом, я должен знать, что обо мне говорят…
С первых же слов Полынов откровенно признался, что – да! – он вел наблюдение за домом Волоховых, где часто бывают политические ссыльные, ему хотелось выяснить, нет ли среди них поляков из ППС, причастных к делам в Лодзи, а сейчас он, зная о появлении Глогера на каторге, желает с ним встретиться.
– Глогер прикончит вас, – сухо заметил Волохов.
– Сначала пусть он спросит у меня: желаю ли я быть приконченным? – спокойно возразил на это Полынов.
Вычегдов выразился чересчур конкретно:
– Ваша судьба решена. Если не желаете крупных неприятностей для себя, вам с Глогером лучше бы не встречаться… Именно со слов Глогера, я уже догадался, кто вы такой.
– Кто же я?
– Инженер! И вот мой добрый совет: наденьте шапку, застегните новенькое пальто и убирайтесь отсюда к чертовой матери.
Полынов снял шапку и, расстегнув пальто, сбросил его со своих плеч. Игнатий Волохов подивился его наглости:
– Мне такие герои уже попадались! Сначала идейный экспроприатор, а потом вульгарный вор. Кончали они, как правило, тем, что жестоко глумились – над прежними своими идеалами, мечтая в конце концов сделать экс или эксик лично для себя на такую сумму, чтобы потом стать зажиточным рантье.
– Вы недалеки от истины, – согласился Полынов. – Из боевой партии ППС я легально перешел в партию СПС, что легко расшифровать в трех словах: «партия – сам по себе».
– Какой цинизм! – возмутилась Ольга Ивановна. – Зачем вы пришли, не боясь нашего общего презрения к вам?
– Я же объяснил, что пришел повидать Глогера…
Отчаянно скрипнула калитка, послышались шаги.
– Так берегитесь – ГЛОГЕР ИДЕТ, – произнес Волохов.
Глогер сильно изменился, он даже постарел. Полынов, легко поднявшись, сам подошел к нему с первым вопросом:
– Так что там случилось с нашим Вацеком?
– Повешен! Но еще до разгрома «боевки» мы успели вынести тебе приговор, какого ты и заслуживаешь… Рекомендую вам замечательного подлеца! – с гневным смехом сказал Глогер, указывая на Полынова. – Пока мы в банке добывали злотые, проливая кровь за свободу будущей Речи Посполитой, этот сукин сын обчистил кассу в свою пользу… Я удивлен, что вижу его снова! Пусть он знает, что приговор партии остается в силе.
Полынов взял папиросу из пачки Вычегдова, и только этим жестом он выдал свое волнение.
– Выслушай меня! – резко заявил он Глогеру. – Я не признаю приговора, сфабрикованного в ресторане на Уяздовских аллеях самим Юзефом Пилсудским между рюмкою коньяка и бокалом шампанского. Еще до вынесения мне смертного приговора пан Пилсудский разложил всех вас налетами на банки и кассы, смахивающими на обычную уголовщину. А в преступном мире могут быть только банды, но никогда не возникнет никакой партии…
– Перестань! – грозно потребовал Глогер.
– Нет, – настоял Полынов. – Сейчас не ты мне, а я вынесу приговор, более страшный и более убедительный… Мне жаль бедного Вацека. Но мне жаль и тебя, Глогер!
– Замолчишь ты или нет?
– Не замолчу, – ответил Полынов. – Задумался ли ты хоть раз: во имя чего жертвовал своей жизнью, добывая в эксах деньги для того же пана Пилсудского?! Не он ли в партии польских социалистов проводит свою личную политику, а эта политика Пилсудского станет губительна для всей Польши.
– Не смей так судить о патриотах! – осатанел Глогер. – Кто ты такой, жалкий москаль, впутавшийся в наши дела?
– Да, я русский, – ответил Полынов. – Но мать у меня полячка, потому мне одинаково дороги интересы и Польши и России. Я не впутался в ваши дела, ибо всегда считал, что задачи революции для русских и для поляков останутся равнозначны…
Ольга Ивановна, закрыв рот ладонью, как это делают женщины из простонародья, слушала перебранку разгневанных мужчин, и она очень боялась именно конца их спора.
– Прекратите! – взмолилась она. – Убирайтесь оба на улицу и там разбирайтесь, кто прав, кто виноват, кому служит Пилсудский, а кому служите вы… Мне это все уже надоело!
Волохов и Вычегдов поддержали женщину:
– В самом деле, шли бы вы на Рельсовую…
Лицо Глогера уже перекосилось от гнева, он на свой лад понял это приглашение и выхватил револьвер из кармана:
– Не слушайте его! Этот человек способен любого опутать своей клеветой, и еще никакому Цицерону не удалось его переговорить. Но приговор партии не отменяется: смерть!
Ольга Ивановна с криком кинулась между ними, повиснув всем телом на руке Глогера, громко плача:
– Только не здесь! Только не в моем доме… пощадите меня и моего мужа… моих детей, наконец!
Глогер опустил револьвер, извинился:
– Добже, пани. Ради вот этой женщины, ради ее детей и мужа ее, которому осталось два года каторги, я откладываю исполнение приговора. Но ты не уйдешь от меня… не уйдешь!
И только сейчас он заметил, что из рукава Полынова за ним давно и пристально наблюдает жуткий зрачок браунинга.
– А ты большой дурак, Глогер! – сказал Полынов. – Я ведь, едва ты вошел, уже держал тебя на прицеле. И ты наверняка помнишь, что я обладаю счастливой способностью стрелять на полсекунды раньше других… Спрячь свое пугало! Мне жаль всех вас, сделавшихся жертвами убеждений пана Юзефа Пилсудского.
– Уберите оружие! – потребовала Ольга Волохова.
Мужчины спрятали его по карманам. Полынов взялся за пальто, кое-как набросил на голову шапку. Резко отвернувшись от Глогера, он неожиданно обратился к Вычегдову и Волохову:
– Вы правы, что в Лодзи была некрасивая история. Что же касается денег из Лодзинского банка, то я их… верну! Не сейчас, конечно, а гораздо позже, когда я буду убежден, что эти деньги пойдут на пользу народу… Прощайте!
За ним хлопнула дверь, и все долго молчали.
– А зачем он приходил? – вдруг спросил Вычегдов.
– Наверное, за моей пулей, – усмехнулся Глогер.