– Забудь о нем. Это не тот человек, о котором стоит говорить.
– Хорошо, не буду. А ты? Оруженосец, наперсник?..
– Все сразу. Еще судовой лекарь.
Погасив трубку, я запер дверь и принялся раздеваться. Вино я поставил на обязательный в Пеллии прикроватный столик, покрытый старым красным лаком. Кровать была достаточно велика для двоих, но подушка оказалась только одна… скользнув под одеяло, я устало вытянулся и принялся смотреть, как будет раздеваться моя случайная подруга. К моему удивлению, это не заняло у нее много времени – плотное платье скользнуло вниз, и я увидел ее длинное, немного смуглое тело с небольшими грудями. Она была узковата в бедрах, но ноги, как ни странно, оказались крепкими, с плавно-неторопливой прорисовкой икр и широкими лодыжками. Молча, не глядя на меня, женщина повесила платье на спинку кровати, выбралась из туфель и легла рядом со мной. Я ощутил ее запах, чуть горьковатый, в нем смешивался аромат духов и собственный запах ее тела, сразу взволновавший меня. Я обнял женщину правой рукой, зарываясь носом в волосах, и вдруг ощутил желание поцеловать ее. В моих краях шлюхи никогда не позволяли прикасаться к своим губам, но тут я отчего-то рискнул – и тотчас же получил то, чего хотел: словно обмякнув, она послушно ответила на мой поцелуй, поворачиваясь ко мне и обхватывая меня рукой. Ее губы пахли вином.
Я прошелся губами по ее шее, не без удивления ощущая, как напрягается ее грудь, ее руки сдвинули меня, приподняли, я оказался на ней и почувствовал, как умелые пальцы ласкают меня внизу, а потом она раскрылась, и я нетерпеливо вошел в нее, горячую и влажную…
– Ты мне нравишься, – прошептала она, накручивая на палец мои локоны. – Честно… правда.
Я лежал, обхватив ее правой ногой, немного вспотевший, и думал о том, что не знаю ее имени, и еще – нежность, едва ли знакомая мне ранее, заставляла меня прижиматься к ней, прижиматься до боли, тыкаться пересохшими губами в ее шею и, чувствуя, как перехватывает от тоски горло, бояться, что на глазах сейчас выступят слезы. Не одну ночь провел я в объятиях самых разных женщин – и шлюх, к которым я бегал тайком от своих воспитателей, и фермерских дочек, и даже мелкотравчатых аристократок, любопытных и неутомимо похотливых. Но никогда еще я не ощущал того, что переполняло меня сейчас, в эти короткие минуты нашей близости: восторга, счастья и боли одновременно.
Я выбрался из постели, присел на стол и набил свою трубку. За мной следили ее глаза, улыбающиеся и ласковые. Прячась от них, я уставился в окно. На крыше соседнего здания, освещаемый лунным светом, примостился кот, невероятно пушистый, он казался мне темным ватным комком. Вот он лениво повернул в мою сторону голову, и я увидел, как коротко вспыхнули его оранжевые глазищи. Продолжая наблюдать за котярой, я вырубил огня. Дымок скользнул к потолку, чтобы в конце концов исчезнуть в красном зеве догорающего камина. Над острыми крышами столицы стояли звезды, яркие, кажущиеся более близкими, чем у меня дома. Дома? Я беззвучно усмехнулся. Теперь мой дом здесь… и вдруг, почти над самой головой ночного зверька возникло что-то странное: по небу плыл зеленый огонек. От изумления я широко распахнул глаза. Мне приходилось слышать о падающих звездах, но вряд ли они падали таким удивительным курсом. Я отчетливо видел, как огонек набирает высоту! Вот он скрылся за трубой соседнего дома, вот он вынырнул из-за нее, уже не такой яркий – и вскоре, поднявшись еще выше, растаял в лунном полумраке.
– Что там такое? – тревожно спросила меня женщина.
– Н-ничего, – запнулся я, не зная, как объяснить ей увиденное. – Так, причудилось…
Я выколотил в камин трубку и вернулся к ней, под ее теплый и гладкий бок. Бокал вина освежил меня – ощутив в себе новые силы, я снова принялся за поцелуи, вытягиваясь вдоль ее тела, которое мне отчаянно хотелось впитать в себя…
Мы завтракали внизу, в пустом ресторане. Жуя соленую рыбу, я, растерянный и не выспавшийся, думал о пустой постели, обнаруженной утром, о робкой ночной надежде на то, что она, возможно, все же останется со мной, растянув отведенные нам часы, и о горечи разочарования – горечи настолько сильной, что за ней позабылась и странная звезда, скользнувшая по темному небосводу. Я так и не узнал ее имени, как и она не узнала моего. Суждено ли нам еще когда-нибудь встретиться? Мне хотелось верить в это, но я знал, что, скорее всего, она навсегда останется мимолетным миражом, навсегда поселившим в моей душе смятение и нежность – и, наверное, это к лучшему, потому что меня ждет долгое путешествие, опасности… и возможно, смерть. И еще долго, глядя, как колеблются в тихой волне далекие звезды, я буду думать о ней, о том, как она, здесь, в далекой роскоши королевской столицы – как?.. в то утро я, еще не догадываясь об этом, познал адскую тоску, которой пропитано это слово – «навсегда». Наверное, это должно было произойти позже, но достаточно скоро я понял, что человек мало властен над стихиями и расстояниями, и ничтожность этой власти рождает в нем печаль, которую он несет с собой на протяжении всей жизни.
Эйно тоже был неразговорчив. Иллари куда-то исчез, мы сидели с князем за угловым столиком, с одной стороны которого располагалась запыленная витрина с выставленными в ней кувшинами и бочонками, а с другой – такое же пыльное деревце в кадке.
Мой саквояж уже стоял рядом: Эйно расплатился, и мы покидали гостиницу, перебираясь куда-то в другое место. Я оставлял за собой смятую постель, о которой мне не думалось без боли… расправившись с трапезой, князь подождал, пока я закончу десерт, и нетерпеливо щелкнул пальцами.
Карета привезла нас на большую торговую площадь и остановилась возле трехэтажного здания с огромными окнами, забранными изнутри металлическими шторами. Немного удивленный, я прошел вслед за Эйно через огромные двери с вычурными затемненными стеклами и оказался в роскошном магазине готового платья. Едва войдя в зал, мы оказались в центре внимания троих юношей, которые принялись выспрашивать о наших вкусах и пожеланиях. Короткими, деловитыми фразами князь приказал им одеть меня «как принца из хорошего дома», и меня потащили наверх, в примерочные.
Через полчаса я был готов. Такой роскошной одежды мне не приходилось не то что носить, а пожалуй, даже и видеть. На мне были бархатные бриджи, тончайшая сорочка с вышитыми золотом воротниками, нежной выделки замшевый камзол и желтые сапоги. Желтый же кушак искрился десятками мелких камней, а кобура была украшена изумрудами в серебре. К этому Эйно добавил изящный вытянутый перстень с каким- то черным камнем и шляпу с полудесятком перьев.
Посмотрев на себя в зеркало, я вновь, как и ночью, ощутил подкатывающий к горлу ком. Наверное, я понравился бы ей… если бы она узнала меня в этой кричащей роскоши. А узнав, сказал я себе, вряд ли решилась бы смотреть в мою сторону.
Эйно, также сверкавший драгоценностями, остался верен одной из своих расшитых курток и морского покроя штанам. Отсыпав приказчикам горку золотых червонцев, он подтолкнул меня к выходу – на площади нас ждал все тот же наемный экипаж.
– Теперь слушай меня внимательно, – произнес он, когда мы уселись, и кучер хлестнул лошадей. – Сегодня один из самых важных дней в твоей жизни. Запоминай все, что услышишь, тебе это пригодится. Ни о чем не спрашивай. Будет нужно – поддакивай, да не забывай напускать на себя умный вид, а то иногда ты
