соревнованиях в присутствии высочайших особ! Такая стрельба – и такие орудия – сделали бы честь любому королевскому кораблю.
– Слушай, может, перекусим? – предложил я.
– Доедем до леса, – решил Бэрд. – И подождем наших: возможно, в лесу командир снимет дозоры – люди могут заблудиться.
Я кивнул, соглашаясь.
Разместившись почти у самой опушки, мы набрали валежника и после нескольких попыток развели костер: сырые ветки упорно не желали загораться, но Бэрду все же удалось их разжечь при помощи клочка бумаги. Я подтащил к огню трухлявое бревно, прикрыл его попоной и развернул прихваченный с собой обед. Ута достала из кожаной сумки сверток с частью окорока, Лернэ – небольшую бутылку в кожаном чехольчике с ручкой, и мы принялись за еду. Костер ужасно дымил, так что у Эйно имелся прекрасный ориентир, куда двигаться.
– Надо жрать быстрее, – заметил Бэрд. – Сейчас появятся наши и придется снова влезать в седло.
При слове «седло» у меня заболела поясница. За последние дни я вроде бы «присиделся» и перестал мучиться вечерней ломотой, но, очевидно, сегодняшняя сырость сыграла свою роль и я вновь ощутил прострелы.
«Так и до ревматизма недалеко», – подумал я, оглядывая пустынный горизонт.
То ли мы двигались слишком быстро, то ли основной отряд что-то задерживало, но пока я никого не видел.
– Долго они, – сказал я. – Спят на ходу, что ли?
– Не спешат, – начал Бэрд – и в эту секунду сзади грохнул выстрел.
Все, что я успел, это увидеть, как валится лицом в костер уже мертвый Лернэ. Мгновение спустя в голове взорвалась тысяча бомб сразу, и наступила тьма. Я даже не понял, с какой стороны на нас напали…
Холод, дикий холод. Еще.
Открыв глаза, я увидел перед собой носик давно не чищенного медного кувшина, из которого на мое лицо лилась невыносимо ледяная вода. Я зафыркал и попробовал встать, но мне это не удалось – я был привязан к своему ложу.
Стоявший надо мной человек перестал лить воду и отошел в сторону. В желтом свете нескольких масляных ламп я увидел узкое, неприятно белое лицо – белыми были брови и ресницы, белой была короткая бородка и длинные, чуть не до плеч, баки. Белый наклонился ко мне – меня обдало смесью винных паров и чеснока, – и произнес:
– Развяжите его.
Он говорил на западном диалекте языка рашеров, и я понял его с первого раза. Чьи-то ловкие пальцы сняли опутывавшие меня веревки, я попытался сесть, но тут же со стоном повалился обратно на деревянный топчан. Вероятно, я слишком долго пробыл в таком «смотанном» состоянии. Ожидая, пока восстановится кровообращение, я наскоро осмотрелся. По-видимому, я находился в каком-то подвале. Стены и пол были сложены из влажных на вид каменных блоков, никаких окон или бойниц я не заметил. Это был глухой каменный мешок, освещавшийся несколькими грубыми лампами, свисавшими на цепях с бревенчатого потолка.
– Ну что, оклемался? – бесстрастно спросили меня. – Ты понимаешь, что я говорю?
– Понимаю, – ответил я и сел, разминая запястья.
– Это хорошо.
Белый уселся на небольшой стол в углу помещения и задумчиво посмотрел на высокого, очень худого человека в длинном сером плаще, который изваянием застыл возле окованной ржавым железом двери.
– Если ты ответишь нам, где Визель, мы отпустим тебя и ты сможешь вернуться туда, откуда пришел.
В словах Белого не было и намека на какие-либо эмоции, однако они подействовали на меня сильнее любого крика. В одно мгновение я пережил страх, сменившийся коротким моментом слабости, – а потом вдруг пришло безразличие.
Все равно они будут меня пытать, сказал я себе, ощущая, как холодеет живот. Даже если бы я знал, кто такой этот самый Визель – какая разница? Все равно… можно лишь надеяться, что я умру раньше, чем они насытятся моей болью.
Проклятье!
Нет, мне не хотелось умирать. Мне даже не верилось, что я могу вот так вот взять и подохнуть в этом сыром подвале… подохнуть тогда, когда передо мной расстилалась манящая дорога целой жизни, сулящая так много. Мое «я» бунтовало перед объективной реальностью, оно не хотело верить в то, что все кончено, что не будет больше ни закатов, в которых солнце нежно целуется с морем, ни шипения волн под форштевнем, ни новых стран, ни долгих дорог. На секунду мне показалось, что мое сознание превратилось в трескуче рвущуюся ткань – сейчас полотно разорвется надвое, и я проснусь, увидев рядом с собой лица друзей. Но это был не сон.
– Кто такой Визель? – почти машинально спросил я.
– Возможно, ты знаешь его под другим именем, – покачал головой Белый. – Я говорю о человеке, который приобрел в Шахрисаре некую реликвию, известную как Черный Череп. Раз ты здесь – значит, ты знаешь, где он. Говори, и ты сейчас же уйдешь отсюда.
– Дайте мне вина, – попросил я. – У меня болит горло.
Белый коротко кивнул, и длинный, распахнув стоявший у стены темный шкаф, достал оттуда зеленую длинногорлую бутылку. Вино, как я и ожидал, оказалось довольно пристойным. Прежде чем у меня его отобрали, я, давясь, успел выхлебать больше половины.
