ведь опять в море!
– Ну, воздух у нас тут целебный, – подхватила она, – от всех хворей хорош. Дальше только, к болотам, там худо – ну так туда и ехать вам не надо! Еще и перевалы!
– Да-да, – закивал я. – Меня, знаете, в лес все тянет. Хоть и человек я морской, но стоишь, бывает, вахту и думаешь: пристроиться бы как-нибудь на опушке с фляжкой терпкого да траву послушать.
Полчаса спустя провожаемый розовой от восхищения хозяйкой я выехал за ворота и неторопливо двинулся к знакомому мне броду. Лина охотно перенесла меня через речушку и углубилась в темный ельник. Двигаясь по узкой тропе, я смотрел вниз: судя по обилию однотипных следов, тяжело груженные телеги проезжали здесь много раз. Что они тащили в монастырь – кирпич, что ли? Лес закончился вместе с песком, теперь мы неспешно трусили по красноватой земле, постепенно поднимаясь все выше. Судя по следам копыт, ломовикам приходилось здесь особенно тяжело. Я лениво разглядывал кусты по краям дороги и не заметил, как вокруг меня появились рыжеватые скалы, густо поросшие темно-зелеными пятнами местного лишайника. Дорога стала чуть шире, теперь мы с Линой двигались через неглубокие овражки, иногда пересекая узенькие веселые ручейки, пенно шумящие по светлой гальке. Я оглянулся назад – лес казался отсюда далеким темным пятном, за которым мои глаза, привычные к расстояниям океана, разглядели едва видимые коробочки фермы.
За час до полудня я сделал привал, усевшись на гладкий, разогретый солнцем валун. На моей столичной карте не было ни этой дороги, ни каких-либо населенных пунктов поблизости – вот тебе и точность. Раз Эдна говорила об «округе», значит, какие-то деревеньки здесь быть должны. Впрочем, картографы могли не нанести их по причине мелкости и незначительности: кому, в самом деле, интересны поселения горцев- охотников, до которых даже податной комиссар добирается от силы раз в году.
Умяв кусок холодной свинины, я запихнул карту в дальний карман седельной сумки и забрался на Лину. Если Эдна не ошиблась, обитель Меллас должна была появиться в ближайшие часы.
Я увидел ее даже раньше, чем думал.
Взобравшись по некрутому глинистому склону, я резко осадил свою кобылу и привстал в стременах – передо мной лежала довольно обширная долина, густо поросшая лесом. Над темным частоколом деревьев, не более чем в миле от меня, виднелась граненая башня с острой крышей, увенчанной каким-то затейливым символом. Я провел рукой по лбу и спешился. Несомненно, это был монастырь. Но приближаться к нему по дороге мне почему-то совершенно не хотелось. Местность полого опускалась вниз, справа и слева от меня безразличной ко всему ратью стояли горы; забравшись на дерево, я наверняка смог бы разглядеть монастырь целиком, но эту экспедицию я решил оставить на потом. Глядя, как завороженный, на темную, древнюю башню, я принял вправо и углубился в чащу.
Я остановился в маленьком овражке, где лес, сильно прореженный когда-то, изрядно порос вездесущим кустарником, облегчавшим маскировку. Привязав Лину, я вытянул из седельной кобуры длинный штуцер и осторожно, пригнувшись, двинулся вперед. Из кустов мне были отлично видны массивные, на совесть окованные ворота монастыря и изрядная часть щербатой каменной стены высотой в четыре моих роста.
Кроме граненой башни, с опушки можно было разглядеть замшелые крыши каких-то построек и край чего-то, напоминающего толстенную корабельную трубу. Эта «труба», выстроенная из свежего, как мне казалось, кирпича, находилась много правее меня – выкурив для спокойствия трубочку, я пошел вдоль опушки, постепенно огибая монастырь по кругу. Скоро мне повезло: взобрался на холм и удобно устроился в развилке меж двух искривленных стволов: отсюда ближайшая ко мне часть монастыря была видна довольно хорошо. Старая башня была, без сомнения, молельней, а строения, разбросанные вокруг нее, предназначались для жилья. За ними я разглядел обширные конюшни, скотный двор и низкие внутренние вороти, отделявшие, очевидно, монастырский двор от основной хозяйственной части, – стена мешала рассмотреть его план в деталях, но мне казалось, что дальше, вниз в долину, находились поля и огороды.
По двору сновали фигурки монахов в почти одинаковых, серых или коричневых, одеяниях с капюшонами, занятые какими-то своими делами – впрочем, их было немного, а вот вокруг новостроя шла типичная возня с кирпичом и известью. До моего уха доносился слабый перестук плотницких топоров. Сперва я решил, что в монастыре строили собственный кирпичный заводик, но потом понял, что это не так: загадочная труба возводилась прямо на фундаменте из старого темного камня, оставшегося от разобранных древних построек. Смысл этой стройки был мне совершенно непонятен. Башенка должна была достигать изрядной высоты, по крайней мере, уже сейчас она была обнесена лесами на полсотни локтей выше края стенок.
По логике вещей, сказал я себе, в древнем монастыре никогда не станут возводить новую молельную башню, если старая находится во вполне пригодном состоянии. Да и вообще, какая там молельня, в эту трубу от силы засунутся пять святош! Не станут же они там сидеть друг на друге… Я не видел ни одного пеллийского монастыря изнутри, но читал о них немало. Суть была общей для всех, вне зависимости от того, какому божеству там служили: чем древней обитель, тем лучше. Преклонение перед стариной доходило порой до абсурда, монахи могли жить в полуразрушенных, малопригодных строениях, проводя службы в ветхих от времени молельнях, ремонтировать которые считалось кощунственным. Нет, сказал я себе, это явно не культовое сооружение, это что-то другое. Вот только что же? Или Уннас решил революционизировать культ, введя новые традиции? Чепуха, в монахи идут только ортодоксы, помешанные на детальнейшем соблюдении замшелых ритуалов, и он никогда не смог бы набрать себе братию.
В монастыре тем временем ударил гонг. Строители побросали инструменты и, подобрав полы своих одеяний, чуть ли не бегом бросились в длинное приземистое строение. Очевидно, у них начинался обед. Я не ошибся – минут через двадцать окрестности прорезал хриплый зов молельного рога, и насытившаяся братия с явной ленцой потянулась в башню.
За три часа до заката я поднялся, размял порядком затекшие ноги и отправился в обратный путь. За все это время из ворот монастыря не вышло ни одного человека, не было и возов с грузом. Братия безмятежно занималась своей стройкой, напрочь позабыв обо всем, что творилось за крепкими стенами древней обители. Я был разочарован и в то же время заинтригован – проклятая труба не давала мне покоя, я хотел понять, для чего же она предназначена.
Уже в сумерках я остановился в знакомом овражке и, ползая на карачках, сорвал несколько необходимых мне цветков. Если лекарство подействовало, то несчастная сестра доброй Эдны оправится в течение ближайшей недели. А может, и раньше… Вскоре я передал Лину старшему из мальчишек, глядевшему на меня со сверкающей смесью восхищения и любопытства (дети наверняка подслушивали мои разговоры с хозяйкой и уже знали, конечно, что я молодой моряк, недавно окончивший престижную Навигационную школу), и прошел в кухню. Эдна привычно колдовала у плиты.
– Ох, что ж вы так запылились-то, сударь! – набросилась она на меня. – Давайте, давайте куртку свою, уж я сейчас почищу как следует!
– Не нужно, – устало рассмеялся я. – Лучше согрей мне воды да подай ужин. Я здорово устал и хочу лечь пораньше.
