нелепо погиб Аксель, он начал понимать, что иной дороги просто нет. Торчать в респектабельной клинике на какой-нибудь старой планете? Писать научные работы, огрызаться на молодых и честолюбивых? Нет, это его не устраивало.
Туман постепенно опускался вниз. Андрей знал, что скоро он сонно уляжется в лощинах, а над головой появятся звезды. Все было привычно… через несколько дней сад, уже полыхающий осенним багрянцем, облетит наголо, и тогда он выйдет из дому ранним утром – деревья будут стоять почти черными, а в воздухе появятся острые иголочки зимы. А потом выпадет снег: ненадолго, потому что морозов тут почти не бывает, но все же он полежит день, а может и два, и мальчишки, хохоча, будут перебрасываться грязноватыми снежками – потому что мальчишки всегда хохочут в первый мокрый снег. У многих из них уже не будет отцов. Здесь осталось очень мало мужчин, овдовевшим женщинам трудно найти себе пару, поэтому мальчишки вырастут солдатами, это почти наверняка, это у нас так принято, и лет через десять-пятнадцать в войсках будет очень много офицеров с Оксдэма, который до сих пор считается диким миром.
В небе появились первые, пока только самые яркие, звездочки. Андрей допил коньяк, задумчиво пососал сигару и вернулся в дом.
Шефа-попечителя территории Гринвиллоу звали Оливер Бэрден. Едва только глянув на его узкую, будто сплющенную голову, покрытую тщательно прилизанными волосками, на серые глаза, в которых навсегда застыла какая-то потаенная грусть, Огоновский понял, что войну он провел в интендантской службе ВКС. Бэрден вызывал симпатию – Андрей знал, где именно прячется его тщательно скрываемая горечь: когда другие сражались, горели и получали свои кресты, тихий аккуратный интендант занимался подчетом носков, шинелей или отражателей. Без него встала бы вся военная машина. Такие, как он, сражались на своем фронте – но, черт возьми, там не стреляли!
Поглядев на шефа, Андрей остро пожалел о том, что явился в его канцелярию в мундире, да еще и с крестами на груди. Бэрден смотрел на него, как побитая собака.
Он пьян – но не очень.
– Флаг-майор Бэрден, – представился он, протягивая Андрею крохотную мягкую ладошку. – Очень рад знакомству, полковник. Я так понял, вы еще в кадрах?
– Это вопрос, может быть, недели, – тепло улыбнулся Огоновский. – Надеюсь, вы согласитесь со мной, когда я скажу, что такая нелепая формальность не должна омрачить наши отношения?
Бэрден поспешно махнул рукой.
– О чем вы говорите, доктор! У вас такая репутация – святой позавидует. Да и все эти годы, что вы провели здесь, на Оксдэме… разве я мог бы усомниться в вашей…
– Компетентности? – осторожно подсказал Андрей, видя, что шеф явно теряется в словах.
– О да, доктор! О чем мы говорим! Может быть, мы… – тот вновь замялся и в конце концов не придумал ничего лучше, как осторожно («незаметно!») провести указательным пальцем по собственной шее, – … пообедаем? Мне просто неприлично быть негостеприимным, когда речь идет о человеке, к которому я, возможно, лягу когда-нибудь под нож.
– Типун вам на язык, – хохотнул Андрей. – А вот от обеда я не откажусь.
В движениях шефа-попечителя появилась знакомая Огоновскому нетерпеливость. Вызвав секретаршу, он приказал ей срочно накрывать прямо здесь, в кабинете – а пока она разберется, что к чему, распахнул сейф и вытащил бутылку редкого коньяка.
– Сам я это не пью, – признался извиняющимся тоном. – Держу пару бутылочек для таких вот случаев. Ну что ж, за знакомство, доктор!
– Польщен, – улыбнулся Андрей. – Ваше здоровье, шеф.
Шеф-попечитель проглотил свой коньяк с большим чувством, может быть, как подумал Андрей, даже восторженно – он встречал таких тихих пьяниц, стесняющихся пить в одиночестве, и все равно пьющих, чаще всего от безысходности; Огоновский спрятал некстати появившуюся улыбку и принялся оглядывать интерьер кабинета. Бэрден, очевидно, не дал себе труда навести здесь подобающий его рангу порядок. Просторный, какой-то даже размашистый кабинет выглядел так, словно здесь до сих пор обитал чин высшей военной администрации, мало озабоченнный порядком: сегодня здесь, завтра там, и какой смысл обзаводиться ковриками и рюшечками… Стол, правда, был огромен – вероятно, он перекочевал сюда с какой-то из старых планет, где служил в свое время то ли сенатору, то ли крупному бизнесмену с консервативными привычками. На столе покоился довольно приличный терминал с прямым выходом на дальнюю связь, пара кожаных папок с какими-то распечатками, и казенный черно-золотой орел в качестве символа власти. Поглядев на него, Андрей вдруг подумал, что бедняга шеф, по всей видимости, стесняется презрительного взгляда двух пар его глаз и, если бы не порядок, не стал бы держать у себя на столе этот древний символ человеческого могущества.
– Надеюсь, мастер Бэрден, вы довольны своим назначением? – участливо поинтересовался Андрей, видя, что его собеседник все еще тушуется и не может начать разговор. – Здесь довольно сложно, знаете ли… но, с другой стороны, при хорошей удаче можно сделать приличную политическую карьеру. Общественная политика, мастер шеф, имеет в наших диких краях немалую перспективу.
Бэрден улыбнулся, – понимающе и в то же время немного иронично.
– Я еще не решил, куда мне идти. Политика, может быть, не так и плоха, но пока меня вполне устраивает государственная служба. Конечно, в таком раскладе любые мои действия жестко регламентируются безоговорочной лояльностью, но зато я имею под своей задницей достаточно прочное основание, вы согласны?
– Х-ха! – Шеф нравился Андрею все больше и больше, – Я вас понял… давайте-ка еще по одной.
Вторая рюмка чуточку расслабила чиновника.
– Меня с самого начала предупредили, что Оксдэм – не место для сопляков. Да впрочем, я и сам это понимал, еще тогда, когда оказался здесь в качестве представителя военных властей… территория, населенная сплошными лендлордами, причем не карликовыми, а, если рассматривать вопрос формально, самыми что ни на есть настоящими. Владельцы шахт располагают землями, вполне сравнимыми с владениями самых кичливых лордов Бифорта! Правда, ведут они себя как обычные свиноводы… и еще – это пресловутое рабство, о котором мне прожужжали все уши еще в столице.
– Я не воспринимаю это как рабство, – покачал головой Андрей. – Все гораздо глубже, мастер шеф, и скоро вы это поймете. Послушайте совета человека, который провел здесь много лет: не берите в голову. Это суровый, малолюдный мир, здесь правят иные законы. Любая попытка проводить жесткую политику
