говорит и что я сделал... — Слон берет коня, Пол.
Я без труда обыгрываю Веру, когда она не мошенничает. Как это у нее получается? В самом начале пути я выиграл у Веры партий двести. Потом она одну. Я ответил ей еще пятьюдесятью выигрышами. Она мне одним. Следующие двадцать партий мы шли наравне, а затем Вера начала меня все время побеждать. Пока я не понял, как она это делает. Вера передавала расположение фигур большим компьютерам на Земле, а в перерывах — Пейтер или одна из женщин часто отвлекали меня от игры — получала от своей более умной подружки с Земли анализ своих планов и предложения по усилению игры. Большие машины сообщали Вере, какой может быть моя стратегия и как ей противостоять. Когда подсказчица догадывалась правильно, корабельная Вера меня побеждала. Но я даже не пытался ей помешать. Просто перестал делать перерывы. А потом мы улетели так далеко, что Вера больше не могла получать помощь, и я снова начал выигрывать все партии.
Шахматы — единственная игра, в которую я выигрывал все эти три с половиной года. У меня нет никакой возможности одержать победу в большом состязании между моей женой Ларви и ее четырнадцатилетней сводной сестрой Джанин. Как-то незаметно старый Пейтер оказался в стороне, переложил свои родительские обязанности на мою жену. Ларви старалась быть матерью Джанин, а та, в свою очередь, сделала все, чтобы стать ей врагом. И, надо сказать, преуспела в этом. Правда, не одна Джанин была тому виной. Ларви немного выпивала — таким способом она избавлялась от скуки — и, будучи нетрезвой, часто придумывала всякую ерунду: вдруг обнаруживала, что Джанин пользовалась ее зубной щеткой или что она выполнила приказ и убрала маленькое помещение для приготовления пищи, но органику не бросила в утилизатор. Тут-то все и начиналось. Время от времени сестры заводили чисто женские беседы, которые заканчивались всегда одинаково.
— Мне нравятся твои синие брюки, Джанин. Хочешь, я распущу их по шву? — спрашивала Ларви.
— Значит, по-твоему, я толстею, это ты хочешь сказать? — с ходу заводилась Джанин. — Пусть будет так. Это все же лучше, чем каждый день напиваться до свинского состояния!
И сестры снова затевали долгую кровопролитную ссору на уровне выдирания волос. Я в таких случаях отправлялся играть в шахматы с Верой. На нашем корабле это единственное безопасное занятие. Но стоило мне потерять бдительность и вставить в их спор хотя бы одно словечко, как они моментально становились союзницами и с удвоенной злостью набрасывались на меня.
— Проклятый угнетатель, женоненавистник! Почему ты до сих пор не вымыл кухню? — И это были далеко не самые крепкие слова, которые они себе позволяли в отношении меня.
Странно, но я их обеих люблю. По-разному, конечно, хотя с Джанин бывает и в этом смысле трудно.
Задолго до того, как мы подписались на участие в полете, нас предупреждали, какие трудности ожидают в космосе новичков. Кроме обычных длительных занятий по психологии, мы четверо немало времени провели с психоаналитиком, и в целом его советы сводились к тому, что «нужно как можно больше стараться понимать друг друга». Оказывается, для того чтобы в полете сохранить семью, кому-нибудь надо научиться ее возглавлять. Пейтер — стар, хотя он биологический отец. Ларви не относится к типу домохозяек, чего и следовало ожидать от бывшего пилота Врат. Остаюсь я. Психоаналитик определенно намекал на меня, только позабыл сказать, как это делается.
И вот я, неудачник в возрасте сорока одного года, в десятках миллионов километров от Земли, далеко за орбитой Плутона, вовсю стараюсь не стать любовником золовки, пытаюсь мирно жить со своей женой и прилагаю неимоверные усилия, чтобы поддерживать перемирие с тестем. Это для меня слишком тяжелый груз. С ним я просыпаюсь каждый раз, когда мне позволяют уснуть. Чтобы хоть на время забыть о нем, я начинаю думать о двух миллионах долларов, которые получит каждый из нас после завершения полета. Когда же это не помогает, я задумываюсь о важности путешествия не только для меня и моих домочадцев, но и для всего человечества в целом. И это чистая правда. Если эксперимент закончится удачно, мы избавим большую часть человечества от голодной смерти.
Конечно же, это важно. Иногда мне даже кажется, что я не случайно появился на свет — само провидение уготовило мне эту высокую миссию — спасти голодающих соотечественников. Но именно человечество затолкало нас в эту консервную банку и на всякий пожарный навсегда попрощалось с нами. От таких мыслей у меня нередко портится настроение, и тогда я начинаю думать: может, лучше пусть оно, к чертовой матери, умирает с голоду.
День тысяча двести восемьдесят третий. Я только проснулся и сразу услышал деловитое гудение и потрескивание Веры: так она ведет себя, когда принимает сообщение с Земли. Я быстро отстегнул удерживавшую меня простыню и пулей выскочил из нашей спальни. Но старый Пейтер уже завис над принтером.
— Gott sei dammt! Перемена курса, — хрипло выругался он.
Я ухватился за поручень и подтянулся поближе, чтобы взглянуть на текст, но Джанин меня опередила. Деловито рассматривая в зеркало щеки в поисках угрей, она просунула голову между Пейтером и мной, прочла послание и с выражением брезгливости отлетела.
Пейтер с минуту жевал губами и потом свирепо проговорил: — Это тебя не интересует?
Не глядя на него, Джанин слегка пожала плечами.
Вслед за мной из нашей спальни выбралась Ларви, застегивая молнию на брюках.
— Оставь ее в покое, папа, — сказала она. — Пол, оденься. Я решил, что разумнее послушаться ее, к тому же она была права. Лучший способ избавиться от сексуальных домоганий Джанин — это вести себя по-пуритански.
К тому времени, как я выудил шорты из клубка простыней, Ларви уже прочла сообщение. Разумно, ведь она наш пилот.
Ларви с улыбкой взглянула на меня.
— Пол! Нам предстоит коррекция в течение одиннадцати часов. Может быть, последняя! Отойди, — сурово приказала она Пейтеру, который все еще болтался у терминала, и начала работать с расчетными ключами Веры. Моя жена проверила, какие образуются траектории, ткнула пальцем в кнопку принятия решения и наконец сообщила: — До нашего прибытия осталось семьдесят три часа восемь минут!
— Я бы и сам мог это сделать, — проворчал ее отец.
— Не нуди, папа! Еще три дня, и мы на месте. Может, увидим ее в телескопы, когда будем поворачивать!
Джанин, вернувшаяся к созерцанию своих щек, бросила через плечо:
— Мы бы могли наблюдать ее уже несколько месяцев, если бы кое-кто не вывел из строя большой телескоп.
— Джанин! — Когда хочет, Ларви великолепно владеет собой, и на этот раз ей удалось сохранить олимпийское спокойствие. — Я думаю, что это повод для праздника, а не для ссоры, — предельно доброжелательно произнесла она. — Ты ведь тоже так считаешь, Джанин? Я предлагаю всем выпить.
Застегивая на лету шорты, я направился к выходу. Продолжение этого сценария я прекрасно знал.
— Ты собираешься использовать химические ракеты, Ларви? — как можно любезнее поинтересовался я. — Ладно, тогда нам с Джанин нужно выйти и проверить боковые грузы. Может, выпьем все вместе, когда мы вернемся?
Ларви солнечно улыбнулась.
— Хорошая мысль, дорогой. Только мы с папой можем и сейчас немного выпить, а потом присоединимся к вам.
— Одевайся, — приказал я Джанин, чтобы предотвратить язвительное замечание, готовое сорваться с ее языка. Но она, очевидно, решила быть послушной, потому что без лишних слов подчинилась. Мы проверили герметичность костюмов друг у друга, потом позволили Ларви и
