мир проносится мимо. Но и это была иллюзия — он не проносился, он полз.
Хорошо, что Боувер решил, будто я что-то понял. Хорошо бы также, он объяснил, что именно я должен понять.
Спустя какое-то время я набрался достаточно энергии, чтобы позволить Харриет передать мне самые настоятельные дела, требовавшие немедленных решений. И я принимал эти решения, а после этого, держа в руках молоко и крекеры, прослушал сводку новостей. В основном говорили о захвате Хертеров-Холлов — обо всем этом я мог бы узнать у Альберта куда больше, чем по ПВ.
Неожиданно я вспомнил, что Альберт хотел поговорить со мной, и почувствовал, что у меня есть цель в жизни. У меня есть на кого орать.
— Придурок! — рявкнул я, как только он материализовался. — Магнитным записям уже больше ста лет. Почему ты не мог прочесть их?
Он спокойно смотрел на меня из-под своих густых седых бровей.
— Вы имеете в виду так называемые молитвенные веера, не так ли, Робин? Конечно, мы пытались их прочесть, и даже много раз. Мы испытывали разные виды магнитных полей: постоянные и осциллирующие, осциллирующие с разной скоростью. Мы испробовали одновременно даже микроволновое излучение, но, как выяснилось, неправильного типа...
Я был по-прежнему разъярен, но не настолько, чтобы не заметить его намека.
— Ты хочешь сказать, что есть правильный тип?
— Конечно, Робин, — простодушно улыбнулся он. — Получив запись приборов Хертеров-Холлов, мы ее просто продублировали. Та самая микроволновая радиация, что пронизывает Пищевую фабрику, поток в несколько микроватт эллиптически поляризованного микроизлучения в миллион ангстрем. И тут же получили сигнал.
— Чертовски замечательно, Альберт! И что же это вам дало?
— Ну, — сказал он, снова набивая трубку, — пока немного. Запись голографическая, сжатая во времени. Мы получили тучу обрывочных символов, прочесть которые не в состоянии. Это язык хичи. Но теперь это просто криптография, так сказать. И нам нужен только Розеттский камень.
— И долго ждать?
Он пожал плечами, развел руки и его изображение замерцало.
— Ну ладно, — немного подумав, проговорил я. — Пока оставим это. Теперь другое. Я хочу, чтобы все данные об этом: частота микроволн, схемы — все было сообщено моей юридической программе. Все, что можно запатентовать, должно быть запатентовано.
— Конечно, Робин. Гм. Хотите послушать о Мертвецах?
— А что о Мертвецах?
— Ну, — сказал он, — не все они люди, Робин. В этих записях встречаются любопытные маленькие сознания. Мне кажется, именно их вы называете Древними.
У меня поползли мурашки по коже.
— Хичи?
— Нет, нет, Робин! Почти человеческие. Но не совсем. Они плохо владеют языком, особенно самые ранние записи, и вы даже представить себе не можете, сколько требуется компьютерного времени, чтобы проанализировать и понять смысл этих записей.
— Боже! Эсси будет захвачена, когда... — Я остановился. На мгновение я забыл об Эсси. — Что ж, — продолжил я, — это... интересно. Что еще?
Но на самом деле мне уже не было интересно. Я использовал свои последние запасы адреналина и чувствовал себя обессиленным.
Я прослушал остальные сообщения Альберта, но большинство просто пропустил мимо ушей. Стало известно, что захвачены три члена группы Хертеров-Холлов. Хичи привели их в веретенообразное помещение, где находится какая-то старая машина. Камеры ничего интересного не показывали. Мертвецы сошли с ума, ничего разумного от них добиться не удавалось. Местонахождение Пола Холла неизвестно, возможно, он пока находился на свободе. Возможно, был жив.
Тонкая линия связи между Мертвецами и Пищевой фабрикой еще действовала, но неясно было, надолго ли ее хватит. Органическая химия тканей хичи оказалась поразительной — она куда больше походила на человеческую биохимию, чем можно было полагать.
Я выслушал все это, но продолжать не просил и стал смотреть коммерческое ПВ. По одному из каналов показывали двух комиков, которые обменивались смешными репликами. К несчастью, на португальском языке, поэтому я ничего не понимал. Впрочем, сейчас это было не важно. Мне нужно было убить еще час, и я продолжал смотреть.
Я восхищался прекрасной кариокой с фруктовым салатом в волосах, с которой комики время от времени стаскивали части скромного туалета.
Неожиданно мое внимание привлек красный сигнал Харриет. Прежде чем я собрался ответить, картинка исчезла с экрана и мужской голос что-то сообщил по-португальски. Я ни слова не понял, но узнал тут же появившееся изображение. Это была Пищевая фабрика, снятая Хертерами- Холлами, когда они подлетали к ней. В короткой фразе диктора звучали слова: «Пейтер Хертер», «Может быть», «Да, на самом деле».
Изображение не изменилось, но послышался голос старого Хертера, гневный и твердый.
— Мое сообщение, — произнес он, — должно быть немедленно передано по всем каналам связи. Это двухчасовое предупреждение. Через два часа я произведу минутный приступ лихорадки, для чего лягу на кушетку и вызову необходимые... гм... проекции. Предлагаю всем принять меры предосторожности. Если вы этого не сделаете, ответственность ляжет на вас, а не на меня. — Затем он недолго помолчал и продолжил: — Помните, у вас два часа, начиная с этого момента. Не больше. После приступа я снова выступлю, расскажу о причинах, которые заставили меня сделать это, и скажу, что требую в качестве своего законного права, если вы не хотите, чтобы приступы продолжались. Два часа. Начинаются... сейчас.
Голос смолк. Снова появился диктор, испуганный и растерянный. Он что-то лихорадочно говорил по-португальски. Мне не важно было что, я все равно не понимал ни слова.
Зато я очень хорошо понял, что сказал Пейтер Хертер. Он восстановил кушетку для сновидений и собирался воспользоваться ею. Не по невежеству, как Вэн. Не для быстрого эксперимента, как эта девочка, Джанин. Он собирался воспользоваться ею как оружием. В его руках оказался пистолет, нацеленный в голову всему человечеству.
Моей первой мыслью была: сделка с Боувером не состоится. Теперь все возьмет в свои руки Корпорация «Врата», и я не могу ее в этом обвинить.
10. Древнейший
Древнейший медленно пробуждался, по одному оживляя свои органы. Вначале ожили пьезофонические внешние Рецепторы. Их можно свободно назвать «ушами». Они все-гда включены в том смысле, что звуки всегда достигают их. Колебания воздуха воспринимаются кристаллами, и если возбуждение соответствует тем звукам, которыми Древнейшего называют его дети, импульс передается дальше и активизирует то, что можно назвать периферической нервной системой.
В этот момент Древнейший еще не проснулся, но знает, что его будят. Оживают его подлинные органы слуха, внутренние, те, что анализируют и интерпретируют звуки. Познавательные цепи исследуют сигналы. Древнейший слышит голоса своих детей и понимает, что они говорят. Но слушает он небрежно и невнимательно, как спящий слышит жужжание мухи. Он еще не «раскрыл глаза».
На этой стадии Древнейшим принимается решение. Если причина
