Одновременно Ставка категорически потребовала от Ватутина и Василевского: «Во что бы то ни стало остановить стремительное продвижение противника на рубеже р. Псёл, захватить в свои руки инициативу». Кстати, в довольно толстой книжке мемуаров маршал Василевский практически ничего не рассказал о своем непосредственном участии в Курской битве.
Враг тоже нес потери в живой силе и технике. В мотодивизии «Великая Германия» к исходу 6 июля в строю осталось 73 танка, из них около 40 «пантер» и дюжина штурмовых орудий. Армия Гота в целом в результате боевого воздействия и по причине технических неисправностей лишилась 300 танков. Фронт 2-го корпуса СС с необеспеченными флангами растянулся на 40 километров и подвергался непрерывным ударам со всех сторон. Корпусу Кнобельсдорфа не удалось создать плацдарм на реке Пена. Сильно отставала от графика армейская группа «Кемпф». Она продолжала топтаться на месте, хотя к исходу 6 июля 3-й танковый корпус прорвал первый рубеж обороны восточнее Белгорода. Однако сомкнуть свой левый фланг с правым крылом 4-й танковой армии у Вернера Кемпфа не получилось.
Ближайшей задачей для Гота оставался разгром 1-й танковой армии и выход к Псёлу.
Генерал Ватутин всю ответственность по ликвидации вражеского прорыва возложил на Катукова, который, совершив в течение ночи перегруппировку сил, намеревался выставить на прохоровском направлении в первом эшелоне пять танковых бригад 3-го механизированного и 31-го танкового корпусов, в которых насчитывалось 256 танков; во втором эшелоне находилось 127 боевых машин 180-й и 192-й танковых бригад. Генералу Черниенко передавались также 29-я отдельная истребительная артиллерийская бригада и 1224-й истребительный артполк — 59 противотанковых стволов.
На рассвете 7 июля части «Великой Германии» и 11-й танковой дивизии атаковали вдоль Обояньского шоссе боевые порядки 1-й и 3-й бригад механизированного корпуса Кривошеина с приданной им 294-й штрафной ротой, стремясь прорваться к Кочетовке и к излучине реки Псёл. Атака танков поддерживалась авиацией, которая группами по 60–80 самолетов через каждые 5–10 минут бомбила расположение советских войск.
«Едва забрезжил рассвет, — вспоминает Катуков, — как противник снова предпринял попытку прорваться на Обоянь. Главный удар он наносил по позициям 3-го механизированного и 31-го танкового корпусов. А.Л. Гетман сообщил, что на его участке противник активности не проявляет. Но зато позвонивший мне С.М. Кривошеий не скрывал тревоги:
— Что-то невероятное, товарищ командующий! Противник сегодня бросил на нашем участке до семисот танков и самоходок. Только против первой и третьей механизированных бригад наступают двести танков.
С такими цифрами нам еще не приходилось иметь дело… Сосредоточив столь огромные силы на узком, 10-километровом участке, немецкое командование рассчитывало, что ему удастся мощным танковым ударом пробить нашу оборону».
В результате неоднократных таранных атак противнику после 11 часов таки удалось пробить оборону у Дуброва. Бригады подполковников A.M. Бабаджаняна и Ф.П. Липатенко не смогли удержать занимаемых позиций и начали отход.
«… мы не смогли остановить неприятеля, — пишет бывший начальник штаба 1-й мехбригады Д.А. Драгунский. — Он по-прежнему рвался к Обояни. Сосредоточив превосходящие силы, создав огромный танковый кулак, гитлеровцы прорвали фронт нашей обороны и начали распространяться в северном и северо-западном направлении. 1-я и 3-я мбр отходили с ожесточенными боями. Тяжелые бои вели также соседи — 1-я гв. тбр нашего корпуса».
Отход советских частей прикрывала 49-я танковая бригада, которая вела бой с преследующими танками противника методом подвижных засад. К тому же один батальон «пантер» понес существенные потери, наскочив на минное поле в районе Сырцева, а Катуков взял у Гетмана и перебросил сюда 112-ю танковую бригаду, почетно именованную «Революционная Монголия». Танкисты полковника М.Т. Леонова, развернувшись с марша, атаковали в лоб бригаду «пантер», вернее то, что от нее было на ходу, сами потеряли 20 машин, но сковали силы боевой группы «Великая Германия», предотвратив захват села Сырцево и прорыв на север к Верхопенью. 180-я танковая бригада полковника М.З. Киселева вступила в бой с 11-й танковой дивизией в районе Гремучего.
Несколько эпизодов битвы за один хутор глазами очевидца, гренадера мотодивизии «Великая Германия»:
«К вечеру третьего дня непрерывного боя, во время которого нам удалось сомкнуть глаза лишь на полчаса, не более, мы совершенно обезумели: нам казалось, что мы способны на все. Из нашего взвода выбыли чех и фельдфебель, которые либо погибли, либо были ранены и остались среди развалин; в наши ряды влились два гренадера, оторвавшиеся от своих частей…
Мы настолько устали, что поднимались лишь тогда, когда полностью подавляли очередной очаг сопротивления — оставшихся без подкрепления солдат, засевших в каком-нибудь окопе. Иногда из укрытия появлялись солдаты с поднятыми руками: те, кто желал сдаться в плен. И каждый раз повторялась одна и та же трагедия. Краус по приказу лейтенанта пристрелил четверых капитулировавших, судетец — двух, а солдаты из 17-й роты — девятерых. Юный Линдберг, который с самого начала наступления пребывал в состоянии панического ужаса (он или рыдал, или хохотал), взял у Крауса пулемет и уложил двух большевиков. Двое убитых были намного старше парня и до последнего момента молили о пощаде. Еще долго мы слышали их крики. Но Линдберг, которого охватил приступ гнева, стрелял, пока крики не затихли.
Помню еще «хлебный дом». Мы его так назвали, потому что, перебив всех, кто в нем засел, нашли несколько буханок хлеба и расправились с ними в качестве вознаграждения за ужасы, которые свалились на нашу голову. От страха и усталости мы обезумели. Нервы наши были напряжены до предела. Мы с трудом повиновались приказам и крикам, предупреждающим об опасности, которые сыпались непрерывной чередой. Брать пленных нам было запрещено. Мы знали, что и русские не берут в плен, поэтому, как ни хотелось нам спать, приходилось поддерживать себя в полусонном состоянии, зная, что где-то поблизости бродят большевики. Или они, или мы — вот почему я и мой друг Гальс кинули в «хлебный дом» гранаты, хотя русские выставили там белый флаг.
Когда наше бесконечное наступление подошло к концу, мы растянулись на дне воронки и долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Мы словно онемели. Кители наши были расстегнуты, изорваны в клочья, а от приставшей к ним грязи сливались с цветом земли. В воздухе по-прежнему грохотали взрывы, и ощущался запах гари. Погибло еще четверо наших, а с собой мы несли пять-шесть раненых. В окопе нас собралось человек двадцать. Мы пытались привести в порядок мысли, но невидящий взор блуждал по выгоревшей местности, а в головах было пусто».
Ожесточенные бои продолжались на направлении действий дивизии «Лейбштандарт». Она наносила удар из района Покровка на Большие и Малые Маячки, Грёзное. Выдвигавшиеся на это направление соединения 31-го танкового корпуса и 29-й истребительно-противотанковой бригады опоздали с выходом в назначенные районы, так как мосты через реку Солотинка оказались взорваны саперами. Бригадам пришлось строить переправы из подручного материала, развертываться и вступать в бой с ходу. Вечером части генерала Черниенко оставили Большие Маячки.
В результате левый фланг 1-й танковой армии был отброшен на северо-запад, а фронт ее обороны растянут на 45 километров. Для усиления угрожаемого направления из состава 38-й и 40-й армий Катукову были переданы 309-я стрелковая дивизия, три истребительно-противотанковые бригады, гаубичный, минометный и танковый полки. Сюда же были перегруппированы части 9-й зенитной дивизии. Несмотря на мощный нажим, эсэсовцы не смогли продвинуться дальше на северо-запад. Дивизиям «Дас Рейх» и «Мертвая голова» удалось сомкнуть фланги и оттеснить советские части на восточный берег Липового Донца. Однако попытки противника выйти к реке Псёл и с ходу форсировать ее были отбиты. На левом берегу реки занимали оборону части 52-й гвардейской стрелковой дивизии, командование которой принял подполковник Г.Г. Пантюхов.
7 июля в журнале боевых действий корпуса СС было отмечено:
Генералу Шумилову удалось приостановить продвижение 3-го танкового корпуса группы «Кемпф». 7-я
