Ночью пошел дождь, проливной, нескончаемый, сильный. Ветер задувал в неприкрытое ставнями окно кельи, и ярл проснулся от брызг. Заворочался на узком монашеском ложе… И вдруг услыхал еле слышный стук в дверь. Отворил…
Возникшая на пороге фигура медленно сняла капюшон.
— Магн!
Хельги не знал, что сказать. Но Магн, по всей видимости, знала.
Подойдя ближе к ярлу, она неожиданно обвила его шею руками. Глаза ее — синие, неуловимо прекрасные глаза безумной красавицы — вдруг стали близкими и такими большими, что казалось, Хельги в них сейчас утонет. В висках гулко застучали барабаны…
Магн вдруг улыбнулась, словно обнаружила в глазах молодого ярла то, что давно искала.
— Ты… — тихо сказала она. — Тот… кто может…
Отпрянув, она некоторое время неотрывно смотрела на Хельги, а затем, сбросив монашеский балахон, нагая, снова подошла ближе. Вспышка молнии осветила на миг ее дивное молодое тело.
— Ты… — снова прошептала девушка, впиваясь губами в губы молодого ярла…
Глава 4
ИРЛАНДЕЦ
О люди, что стремитесь к власти,
За девять волн, зеленоплечих, грозных,
Не отойдете вы без покровительства
богов могучих…
— Благодаренье Господу — мы вырвались из лап мерзких язычников живыми! — от чистого сердца произнес ромейский торговец Михаил Склир, тезка ныне здравствующего Михаила Исавра, императора Византии, или, по-тамошнему, базилевса. Когда кнорр фризского купца Адальстана отошел на значительное расстояние от слишком гостеприимного берега, купцы и команда постепенно успокоились, если, правда, можно было назвать спокойствием злобную ругань и вопли, которые время от времени извергали из себя оба купца, подсчитывая убытки.
— Ублюдки! — раненым медведем ревел Адальстан, имея в виду данов. — Чтоб вас сожрали Ермуганд и Грендель вместе взятые.
— Проклятые язычники! — вторил ему ромей. — Гореть вам в пламени адовом во веки веков.
— Аминь, — подойдя, присоединился к купцам Трэль. Или, как его все время звал Михаил, Никифор. Трэль-Никифор поддерживал торговцев исключительно из вежливости, ему лично датские викинги не сделали ничего плохого, не считая пары сломанных ребер и синяков под обоими глазами. Все потому, что вольноотпущенник оказался слишком болтливым и позволил себе выругаться в адрес грабителей, называя вещи своими именами. Вот и получил ногами по ребрам. Так, мелочи, могло быть и хуже.
— Бедный мальчик. — Оглянувшись на него, Михаил причмокнул губами. — Что сделали с тобой эти язычники-варвары! Болит?
Трэль чуть скривился.
— Вижу, что болит, — ласково — даже, пожалуй, излишне ласково — кивнул головой ромей.
— Хорошо бы лопух приложить, — поднял глаза Адальстан. — Или — ссаной тряпкой.
«Ссаной тряпкой»! — презрительно скривив губы, передразнил его коллега. — На нос ее себе привяжи. У нас же в ходу другое лечение, и первое дело — массаж. О, это поистине чудо, — Михаил посмотрел на юношу влюбленными глазами. — Обязательно приходи сегодня ко мне в шатер, Никифор.
Трэль рассеянно кивнул, всматриваясь в море. По правому борту судна тянулся зеленый английский берег, по левому колыхалось море, тоже зеленое, только не травянистое, как берег, а густого изумрудного цвета.
Поклонившись озабоченным купцам, юноша поднялся на носовую надстройку, непривычно голую без украшавших ее щитов. Те щиты, что не сорвало штормом, не замедлили реквизировать даны. Ромей проводил его неожиданно томным взглядом и предвкушающе вздохнул. Красивый юноша этот Никифор. А на корабле совсем нет женщин — вот уж поистине упущение. Были бы женщины, разве ж возжелал бы Михаил Склир однополой плоти? Хотя, может, и возжелал бы.
Положа руку на сердце — плохим христианином был Михаил, почитывал языческие книжки — всяких там Аристофанов, Аристотелей, Платонов — и некоторые языческие обычаи воспринял, вот хоть тех же мальчиков. А что? Совсем даже неплохо… Михаил задумался, вспомнив чудесные вечера в Фессалониках, в кругу изысканных друзей, тоже увлеченных древностями. Пиры до утра, стихи и песнопения, страстные объятья гетер и молодых мальчиков. О, поистине эллины были великие люди. Как там у Аристофана?
Михаил попытался припомнить приличествующий случаю отрывок, да, так и не вспомнив, махнул рукой. Вечером вспомнит. А не вспомнит — так там будет занятие поинтересней. Эх, хорошо б побыстрей добраться до цивилизованных мест. Хотя бы до Рима или Равенны. А там уж и до Константинополя рукой подать. Хороший подарок преподнесет базилевсу, вернее, его матери он, Михаил Склир, когда-то богатый, а ныне, увы, почти разорившийся торговец. Всю свою жизнь торговал ромей живым товаром. Руку набил и глаз — потому сразу и отметил Трэля, верней Никифора. Родители его были видными иконоборцами и слишком честными людьми — не смогли вовремя переориентироваться, когда императрица Феодора под влиянием страшных восстаний многочисленной черни решилась-таки заменить иконоборческие установления Исавров на нечто совсем противоположное. И выиграла! И получила благословение церкви и, что немаловажно, немалые деньги. Михаил Склир, тоже иконоборец, проиграв всю малоазийскую выручку на скачках, тоже, как оказалось, выиграл — предав своего друга Константина Дреза, отца Никифора. Именно он, Михаил, организовал нападение пиратов на корабль, на котором семья Константина возвращалась в Константинополь из Фессалоник. Те и подстерегли добычу совсем недалеко от Смирны, наплевав на весь императорский флот. Тем более что императорский флот в тот день «забыл» о пиратах. Забыл по приказу свыше. Ни один огненосный дромон не показался в море! А разбойники словно это и знали. И почему бы не знать, коли пиратский предводитель Савва Одноглазый был одно время начальником работоргового каравана богатейшего константинопольского негоцианта Михаила Склира?
Славное было дело. И как гладко прошло, на редкость удачно. Константин Дрез был не последним человеком в Византии, и его казнь — даже при явных уликах — явно не вызвала бы одобрения вельмож и просто влиятельных в государстве людей. А так — сгинул и сгинул. Пираты — они такие. Не спросят, кто такой, — быстро головенку открутят. Теперь вот оказалось, что сын Константина жив. Вот он, на кнорре! Он ли? Он, он! Те же глаза, то же лицо, да еще и крестик, сработанный знаменитым мастером Козьмой Левантийцем, тоже, кстати, иконоборцем. Может, не трогать его пока? Хотя — почему бы нет? Все равно рано или поздно — а в цепи заковать придется. Хороший будет подарочек императору, вернее — его окружению. У Константина остались влиятельные родственники, и не только в столице. Теперь можно будет на них нажать, поводить за нос, поторговаться — просто замечательный простор для интриг открывается, жаль, самому только в начале поучаствовать и придется. Ладно, посмотрим сегодня, что за человечек Никифор. Может, и еще куда удастся его приспособить?
Расправив прямоугольный парус, кнорр фриза Адальстана держал курс вдоль выступающего берега Восточной Англии. Погода была солнечной, ветер — попутным, и ничто не предвещало нового несчастья. Тем более что где-то здесь поблизости находился и значительный флот Рюрика Ютландца, «крышевавшего» Адальстана, впрочем, и не только его одного.
