сорока, а может, и чуть побольше, по внешнему виду он ничем не отличался от сотоварищей, выдавали лишь глаза — зоркие, цепкие, умные, — глаза прирожденного лидера.
— Где ж твоя брага, папаша Гриффит? — выглянув в дверь, зыркнул глазами Ульва.
— Не время еще, — спокойно сказал космач. — Сказала, принесет, значит — принесет. Если, правда, матушка-настоятельница не помешает.
— А правда говорят, что твоя знакомая — ведьма? — не унимался Ульва, вконец разозленный результатом игры. — Болтали тут про нее всякое.
— Может, и ведьма, — усмехнулся Гриффит. —Твое какое дело, хмырь безрадостный? — Резко повысив голос к концу фразы, Гриффит ловко выхватил из ножен меч, и, не успел Ульва опомниться, как злая сталь клинка задрожала у его шеи. Вильфред Медведь злорадно осклабился:
— Так его, дядюшка Гриф!
— Что, уж и пошутить нельзя? — обиженно заканючил побледневший Ульва. — Уфф! — Гриффит убрал меч, и он шумно перевел дух. — О! Кажется, вот и она.
Все прислушались: и в самом деле, на улице, рядом с дверью, слышались чьи-то шаги.
— Слава святой Агате, — тихим, но достаточным для того, чтобы услышали все, голосом произнесли за дверью.
— И святой Женевьеве слава, — тут же отозвался косматый Гриффит, и в каморку вошла женщина в темном балахоне послушницы. В руках она держала увесистую, плетенную из лыка корзину.
— Ну, здравствуй, дядюшка Гриф! — Не снимая капюшона, вошедшая поставила корзину на грубо сколоченный стол. — И вам всем здоровья, братцы. — Она поклонилась остальным.
Стражники — больше похожие на разбойников с большой дороги, иные бы ни за что не согласились дежурить в проклятой башне — выжидательно уставились на старшего, кое-кто из них уже радостно потирал руки. Гриффит окинул всех довольным, торжествующим взглядом и быстрым движением руки вытащил из корзины высокий оловянный кувшин с узким высоким горлом, плотно заткнутым не особо-то чистой скрученной тряпкой.
— Медовица! — Вытащив тряпку, он шумно понюхал горлышко и блаженно улыбнулся. — Ну, сестра, не ожидал. Вот спасибо тебе!
— Все за труды ваши, — потупилась та. — Не только от меня, от всех послушниц вам благодарность. Не вы бы, так по сю пору возились бы мы с тем забором.
— Всегда рады услужить, — галантно склонился Ульва. — Выпьешь с нами, сестрица?
— Что ты, что ты, братец, — в притворном ужасе закрестилась «сестрица». — Пить не буду, а вот за компанию с вами посижу — все одно раньше утра мне в обители не появиться.
— Вот и правильно! — одобрительно кивнул Гриффит. — Эй, Ульва, чего расселся? А ну, тащи кружки.
— Уже! — С шиком ухнув кружки на стол, Ульва подсел ближе к «сестрице» и попытался было игриво ущипнуть ее за бок, да тут же получил по шее. — Ох, и тяжелая у тебя рука, матушка, — притворно завопил он. — Ну, так выпьем же, други!
«Други» молча опрокинули кружки. Вслед за первой не заставила себя ждать и вторая, а за ней и третья, и… нет, до четвертой дело не дошло. Подсыпанная в медовуху сон-трава подействовала уже на третьей кружке. Первым уснул Ульва, склонившись на мягкое плечо послушницы, тут же сломались и косматый Гриффит, и другие. Дольше всех сопротивлялся неожиданно навалившемуся сну Вильфред Медведь, но и он наконец захрапел, свалив голову на руки.
— Ну вот, — удовлетворенно кивнула послушница. — Так-то…
Осторожно обойдя спящих в самых живописных позах стражников, она, посмотрев на отверстие в потолке, некоторое время шарила глазами по стенам каморки. Заглянула под стол, под лавки… Недоуменно пожав плечами, задумалась… и быстро выбежала наружу, столь же быстро вернувшись с небольшой деревянной лестницей, ловко воспользовавшись которой оказалась на втором этаже башни. Сверху там тоже был люк, на этот раз запертый на большой висячий замок. Досадливо сплюнув, послушница спустилась обратно и, пошарив на поясе у Гриффита, обнаружила целую связку ключей, прихватив которые снова вознеслась наверх, утащив за собой и лестницу. Лязгнув, открылся замок… Третий этаж — и снова пусто. И снова нет лестницы. Тьфу ты… Пришлось тащить. Между тем с каждым последующим этажом вокруг делалось все темнее, единственные источники света — ярко пылавший очаг и небольшой факел — остались далеко внизу. Девушка остановилась, прижимаясь к стене и тяжело дыша. По чистому лбу ее ручьем стекал пот, мокрые темно-русые волосы смешно торчали в разные стороны.
— Ху-у-у…
Немного переведя дух, послушница приступила к следующему люку, на этот раз оказавшемуся последним. Скрипнув, отвалилась во тьму тяжелая дубовая крышка, запахло сыростью и прелой соломой.
— Рад тебя видеть, Магн, — как ни в чем небывало спокойно сказали из тьмы, звякнув тяжелой цепью. — Ну, давай же, не стой, лезь!
— Ты все такой же шутник, ярл, — прошептала Магн, забираясь.
Хельги проворно помог ей, и некоторое время они сидели молча, тесно прижавшись друг к другу.
— Я пришла за тобой, — наконец произнесла девушка. — Сегодня ночью мы бежим вместе.
— Ты пришла ко мне, а не за мной, — поправил ее ярл. — Мы, конечно, бежим… Но только позже.
— Как позже?
— Так. — Губы ярла тронула невидимая в темноте улыбка. — Во-первых, цепь. Не думаю, что ты хороший кузнец. А во-вторых, я слишком хорошо знаю аббата. Вряд ли отсюда можно так просто бежать.
— Но ведь стража…
— Не те стражи страшны, о которых мы знаем, — со смехом пояснил Хельги. — Страшнее другие. Ручаюсь, мы не пройдем с тобой и двух миль, иначе отец Этельред был бы плохим стратегом. Впрочем, это не так важно, скоро у него забот прибавится. К тому же, надо еще и вызволить Снорри. Что ж, вызволим. — Ярл расхохотался, так спокойно, словно сидел не в проклятой башне, а у себя дома в далеком Бильрест- фьорде.
— Так, значит, я зря…
— Разве я сказал, что зря? — удивился ярл. — Нет. Я ждал тебя и знал, что ты придешь. Вернее, надеялся. Но когда приносящие еду стражники заговорили меж собой о каком-то заборе, который они помогли починить монашкам, и о вине, которое им обещали за это… Я понял, что надеялся не зря. — Голос Хельги стал вдруг невыносимо серьезным: — Слушай меня внимательно, Магн. Все мои слова, точь-в-точь, ты завтра же передашь Ирландцу. Да, да, ему, не кривься. Думаю, дня три в запасе у нас есть. Эх, маловато. Хотя… Какой здесь ближайший праздник?
— День урожая. Или нет… Есть еще день какого-то местного святого, то ли Гилберта, то ли Гилдреда, не помню точно.
— Это и не важно. Важно — когда?
— Ровно через неделю.
— Отлично. Недели нам хватит, лишь бы только хватило терпения у отца Этельреда. Да нет, должно хватить, — похоже, он хочет объявить меня колдуном и казнить при большом скопище народа. День святого Гилдреда… или Гилберта… придется ему как раз кстати. Теперь слушай и запоминай. Скажешь Ирландцу, пусть сделает так…
Ярл говорил долго. И все это время Магн слушала, старательно запоминая сказанное, пропуская совсем уж непонятные слова и выражения, типа «ранний феодализм», «опиум для народа» и «проклятые эксплуататоры трудящихся крестьянских масс».
— Все запомнила? — наконец закончил ярл.
— Да.
— Тогда в путь.
Поцеловав девушку на прощанье, Хельги лег на гнилую солому и заснул блаженным сном младенца. В голове его — гулко-гулко — продолжали стучать барабаны.
Утром пробуждение стражников было суровым. Первым поднялся старший — Гриффит. В голове шумело, в глазах двоилось, а в еще более, чем обычно, косматой бороде застряли остатки лепешки. На
