— Да, пожалуй что, так и сделаем. Эй, Снорри, давай-ка сюда мешок.
— О, пощадите, любезнейшие господа! — взмолился пойманный шулер Ульва — это, конечно же, был он. — Я здесь совершенно ни при чем. Это все она, мерзкая девка Гита. Да вы, наверное, и сами догадались…
— Мы-то догадались… — Хельги посмотрел на шулера строгим пронзительным взглядом. — А вот ты теперь догадайся о своей судьбе. Нет, мы не будем тебя топить. Лень тащить до реки. Лучше повесим во-он на том суку. Нравится?
— Не очень, — дрожа всем телом, честно признался Ульва.
— А раз не очень, так поможешь нам кое в чем. — Ярл упер руки в бока. — Конечно, мы бы и без него справились, — обернулся он к Ирландцу. — Но с ним, думаю, будет не в пример изящней.
— О, поистине золотые слова! — Лежащий на земле Ульва часто закивал головой. — Я вам точно пригожусь, господа, вот увидите.
— Ладно, уговорил. — Ярл поднес к самым глазам шулера отнятый у Худышки нож: — Ну, смотри, коли чем провинишься…
— Понял, — снова кивнул Ульва. — Понял… Не надо больше.
— Вечером незаметно проведешь нас в корчму к этому…
— Лохматому Теодульфу?
— Соображаешь. А еще ты нам поведаешь все и о Теодульфе, и об этой нехорошей девчонке Гите. Особенно о последней. Все, до мельчайших привычек. Как одевается, что пьет, кого любит… Ну, соображай же скорей!
Ульва лишь горько посмеялся про себя. Уж если б он сегодня соображал, так не попался бы так глупо. Сейчас-то уже рвать отсюда, похоже, поздно — руки шулера связали за спиной тонким сыромятным ремешком, а — что гораздо хуже — деньги-то, блестящие золотые кружочки, увы, перекочевали к этому чертову ярлу! Ближе к вечеру, когда Магн и Снорри, воспользовавшись лошадьми Ульвы, а вернее — Теодульфа Лохматого, уехали в монастырь святой Агаты, Хельги посмотрел на оранжевый круг заходящего солнца и решил: пора.
— Смотри не вздумай хитрить, — обернувшись, предупредил он пленника. — Это, кстати, в твоих интересах. Если все пройдет как надо — получишь свои золотые обратно, клянусь Бальдром!
Непонятно, что оказало большее действие на шулера — угрозы или желание не расстаться с деньгами, а только он кивнул и — тоже поклявшись самой страшной клятвой, что никуда не денется, — попросил развязать руки.
— Я бы ему не доверял, ярл, — усмехнулся Ирландец, подозрительно разглядывая лисью физиономию Ульвы.
Хельги улыбнулся:
— А я так и делаю. Если что — он тут же получит в сердце вот этим кинжалом! — Ярл погрозил пленнику выхваченным из-за пояса здоровенным ножищем, не так давно реквизированным у Альстана Ворона. — Да его деньги у нас. Так что, думаю, он сделает все, что я прикажу. Верно… как там тебя?
— Ульва, достопочтенный господин.
— Ульва… Ну и имечко. Однако, в путь. Веди же нас, Ульва, и помни о смерти и своем золоте!
Между тем солнце уже зашло, и длинные тени римских зубчатых стен протянулись по запущенному рву и лугу почти что до самого леса. Быстро темнело, в фиолетовых сумерках было видно, как, двигаясь со стороны пристани, стараются укрыться за городскими стенами маленькие человеческие фигурки — видимо, рыбаки.
До корчмы добрались быстро — в общем-то, населенная часть Честера была не столь уж и велика, это когда-то, еще при римлянах, город находился в расцвете, а после нашествия саксов быстро пришел в запустение и напоминал сейчас скорее большую деревню — с обширными огородами, лужайками- пастбищами и даже пашнями. Еще не все могли прожить только лишь ремеслом, в ту эпоху почти все производилось в усадьбах, однако и здесь начиналось уже шествие мастеровых и торговых людей, льющихся ручейком в удобное для торговли и ремесла место. Честер был удобен — перекресток дорог из Мерсии, Нортумбрии, Уэльса, порт и, кроме того, вполне судоходная река Ди. Можно и сырье подвезти — ту же белую глину, кстати, недалеко и добывали, да и руду, и уголь, — и тут же сбыть произведенное заезжему торговцу. Правда, пока работали в основном на заказ, на рынок, свободной продажи почти что и не было, не считая некоторых вполне ценных изделий, которые уж явно не залежатся, типа тех же замков. В общем, народу в городе хватало… Ну, не как в римские времена, раз в пять-шесть поменьше, но и то сотни три как минимум набиралось. Еще не было какой-то упорядоченной городской жизни, не было городского совета, выборов, все это придет позже. Пока же Честер считался находящимся под покровительством то крупного местного землевладельца-лорда, то короля Мерсии — в зависимости от того, кто из них в данный момент времени был сильнее. Впрочем, горожанам — если можно их так назвать, — похоже, было абсолютно все равно, кто владеет городом, король или лорд. Чьи стражники маячат на башнях? Чей флаг там гордо реет? Да какая, в самом-то деле, разница? Лишь бы жить не мешали.
Жители Честера — как и все люди в это время — ложились спать рано, с петухами, как только садилось солнце и темнело настолько, что нельзя было работать. Полуночничали лишь некоторые монахи в монастырях, стража на башнях, да… да вот, пожалуй, и все. Так что, когда ведомые Ульвой Ирландец и ярл добрались до корчмы Теодульфа Лохматого, ворота им открыли не сразу. Сначала долго допытывались — кто да куда, лишь только затем, углядев сквозь приоткрытую щель местного завсегдатая Ульву, смилостивились, пустив-таки внутрь двух его приезжих дружков — ирландских бродячих поэтов — филидов.
— Осторожненько проходите, — шептал сторож-слуга, освещая путь чадящей жировой плошкой. — Спящих не разбудите.
Судя по всему, у Лохматого Теодульфа сегодня был удачный день. Во всех углах главного, расположенного в таблиниуме, зала, постелив на старинный мозаичный пол свежей соломы, в самых живописных позах спали припозднившиеся с ярмарки окрестные кэрлы.
— Воскресенье, — оглянувшись, пояснил слуга. — Народу много. Во-он, видите, уголок… Там и ложитесь. Плату давайте мне. О, любезнейший господин мой! — Он посмотрел на Ульву. — Доложить ли госпоже?
— Утром доложишь. А где Теодульф?
— Хозяин почивает уже. Продуктами платить будете, или деньги имеются?
— Да есть деньжат немного. Но только не за этот угол.
— Отлично! Тогда можно и отдельную спаленку организовать… и девочек.
Ирландец оглянулся на ярла. Тот чуть заметно кивнул.
— Вот и организуй нам. Пока что только спальню, а там видно будет.
— Исполним в лучшем виде, не сомневайтесь, — тут же заверил слуга — старый, с морщинистым лицом и трясущимися руками, — исчезая за углом, в длинном коридоре, хорошо, впрочем, знакомом идущим. В тусклом мерцающем свете горящего жира метались по стенам и потолку уродливые тени ларов — римских домашних божеств, немых свидетелей безвозвратно ушедшей жизни. — Располагайтесь. — Остановившись в конце коридора, слуга отворил дубовую дверь. Небольшая комната с изящными колоннами, поддерживающими кровлю, и двумя светильниками, искусно сделанными из зеленоватого мрамора и бронзы. Правда, ложе, вернее, кровать была только одна, да зато весьма широкая — от стены до стены комнаты.
— Отлично, — кивнул ярл. — Ты иди, старик. Вот тебе деньги. И… на сегодня обойдемся без девочек. Слишком устали в пути.
— Как угодно господам, как угодно. — Слуга ловко зажег в светильниках сальные свечи и, льстиво хихикнув, исчез с низким поклоном. По коридорам ларциума — места хранения ларов — он не прошел и десятка шагов. Бесшумно открылась дверь, и чья-то тонкая рука, схватив слугу за шиворот, проворно утащила его в спальню.
— Кого это ты там привел, старик?
Слуга передернул плечами:
— О, как вы меня напугали, госпожа Гита.
Гита — в длинной тунике темно-красного бархата, перетянутой в талии узким золотым ремешком, —
