– Ах, черт! – воскликнула мадам Мин. – К тому времени, как я доберусь до дома, мой обед сгорит начисто!…
С этими словами она исчезла за дверью.
Несколько минут спустя в комнату тихо вошел сержант Раси. У него был несчастный вид, и он старался не смотреть на залитый кровью труп. Трассе стало его жалко.
– Раси, вали отсюда, пока тебя не приняли по ошибке за труп и не закопали, – приказал он. – Поговори с Кратаваном, а потом возвращайся в отделение и доложи шефу обо всем, что мы тут нарыли.
– Хорошо, сэр.
Сержант развернулся и зашагал к двери. Кратаван последовал за ним. Мгновение спустя голова напарника просунулась в дверь.
– Сэр?…
– В чем дело, сержант?
– Что мне сказать шефу о вас, сэр? Чем вы занимаетесь?
– Скажи, что я собираю улики.
Раси кивнул и снова исчез. Трасса облегченно вздохнул. Интересно, подумал он, есть ли в Среднемирье другой инспектор сыскной полиции, которому повезло бы так на сержанта, как ему. По сравнению со скоростью мыслительных процессов напарника улитка перемещалась просто молниеносно.
Трасса снова устремил задумчивый взгляд на мертвое тело и подошел к столу поближе.
Итак, это и есть – то бишь был – знаменитый полковник Де Венчас… Высокий мужчина могучего телосложения с черными вьющимися волосами. Волосы длинные, как это модно среди кавалеристов. Полковник имел репутацию лучшего боевого командира в Кумасе.
Трасса присел рядом на корточки и подобрал лежавший на полу увесистый шар для боулинга. По всей вероятности, он принадлежал пострадавшему, так как второй такой же шар находился в мешке у стены.
Трасса некоторое время рассматривал гладкую поверхность дерева, а затем поднес его к голове полковника. На затылочной области черепа имелась вмятина, полностью совпадавшая с размерами шара. Кратаван оказался прав! Кто-то ударил его сначала тяжелым шаром по голове, а потом перерезал горло.
Аккуратно положив деревянную сферу назад в мешок, инспектор встал и наклонился над столом, чтобы понять, что за бумаги устилают его. Но это было почти невозможно. На столе поверх бумаг лежала голова полковника, и все вокруг было залито кровью. Трасса не рискнул прикасаться к трупу. Зияющая рана была так велика, что он боялся, как бы голова не осталась у него в руках.
Тут у вытянутой правой руки Де Венчаса он заметил листок, лишь слегка запачканный кровью. Присмотревшись, Трасса увидел чистый четырехугольник, который мог остаться после того, как убрали другой лист бумаги, лежавший сверху.
Слабый кровавый след на чистом поле говорил о том, что лежавший сверху листок взяли, когда кровь на нем была еще совсем свежей. Этот факт его заинтересовал. Лист, вероятно, взяли непосредственно после убийства. И сделал это никто иной, как преступник.
Трасса подошел к столу с другой стороны и изучил положение руки полковника, затем взял из чернильницы перо, вытер его о волосы жертвы и поднес к глазам. Эврика!… Даже кончик пера был в крови. Значит, кто-то опустил его в чернильницу уже после убийства. Сделать это могли с единственной целью – скрыть тот факт, что в момент смерти Де Венчас писал. Это, в свою очередь, свидетельствовало о том, что убийца хотел сохранить написанное в тайне.
Трасса отошел к двери и попытался представить картину происшествия. Де Венчас, должно быть, знал своего убийцу, потому что положение стола не позволяло приблизиться к нему незаметно. Он писал что-то, что могло бы навести на след преступника. Убийца застал свою жертву врасплох, потому что следов борьбы не было. Следовательно, это был некто, кого он знал и кому доверял.
Трасса, довольный собой, улыбнулся. На столе стояла мраморная шкатулка с дорогими сигарами полковника, скрученными вручную. Детектив позволил себе взять одну из них. Прикурив, он выпустил в сторону безжизненного тела кавалериста струйку ароматного дыма и улыбнулся во второй раз.
Картина как будто вырисовывалась. Трасса нутром чувствовал, что это дело его прославит, и уже представлял свое имя, набранное крупным шрифтом, на первой странице «Кумасской газеты».
Как это ни странно, но предчувствия его не обманули.
Глава пятая
Как только массивные деревянные ворота монастырских стен закрылись, Гларт, с трудом поборов искушение оглянуться, устремил взгляд вперед, на лежавшую перед ним дорогу.
Впервые за семнадцать лет он покинул место своего заточения, и душа его ликовала. Гларту хотелось петь и плясать от радости, но он не мог себе этого позволить, так как боялся, что со сторожевой башни за ним наблюдают. Теперь в предвкушении нескольких бесценных недель свободы ему меньше всего хотелось, чтобы приспешники аббата Теллоу пустились за ним в погоню и снова водворили на место, надежно заперев в замкнутом пространстве аббатства.
Гларт отогнал от себя грустные мысли и сосредоточился на пыльной дороге, вившейся между полей и садов и уходившей на запад, в сторону невысоких гор Кухбадора.
Все его чувства, казалось, обострились. Утреннее солнце ласково грело спину. В многоголосом хоре птиц Гларт различал голоса каждой из них. Он вдыхал и не мог надышаться сладким ароматом диких цветов, росших вдоль обочины дороги. Гларту было так хорошо, что хотелось смеяться. Наконец-то! Он был свободен и мог познакомиться с окружающим миром. То, что это продлится недолго, его не смущало.
Нельзя сказать, что затворнический образ жизни не нравился Гларту. Напротив, он был всем доволен, потому что не знал другого. Он просто жаждал новых ощущений и нового опыта, всего того, чего недоставало в монастырских стенах.
Теперь весь мир раскинулся перед Глартом как на ладони, и голова шла кругом от нежданно свалившегося счастья. Если повезет, то, может статься, он приобретет опыт общения с женщинами!
По сравнению с другими послушниками Гларт относился к противоположному полу с ровным интересом. Благодаря своим видениям он, по крайней мере, знал, как женщины выглядят, так что их существование не было для него загадкой. Но визит двух монашенок из ордена Сестер Вечного Возбуждения несколько лет назад, оставшихся на ночь в комнате для гостей, и его не оставил равнодушным.
Аббат Теллоу принял все меры предосторожности, чтобы дамы не попали на глаза послушникам, но Гларт дежурил на воротах в тот день, когда они прибыли. Во взглядах женщин из-под полуопущенных ресниц, в их полных губах, в легкой походке было что-то такое, что задело его за живое и пробудило настоящее желание.
Однако девушки – потом. Пока что Гларт наслаждался тем, что просто шел по дороге, не обремененный обычными обязанностями, и радовался жизни.
Вскоре дорога пошла в гору, и пейзаж несколько изменился. Поля уступили место виноградникам. Солнце стояло теперь высоко, и Гларту захотелось пить. Он остановился, достал припасенную бутылку с водой и, сделав несколько глотков, обернулся назад, окинув взглядом пройденный путь.
К востоку, насколько хватал глаз, раскинулась равнина. Только у самой кромки горизонта темнели едва различимые силуэты Тиллурских гор. Хотя монастырь находился гораздо ближе этих гор, он больше не был виден. При мысли, что теперь его никто не остановит, душа Гларта воспарила в небо беспечным весенним жаворонком. Он был по-настоящему свободен!
Его лицо расплылось в широкой улыбке. Гларт присел на валун и вытащил сверток с едой, решив посмотреть, что ему там собрали в дорогу.
Он обнаружил небольшую краюшку хлеба, кусок сыра и яблоко. Этого едва могло хватить на один раз, но седриканцы принадлежали к нищенствующему ордену, так что это Гларта не испугало. Отныне ему предстояло самому заботиться о своем пропитании и ночлеге. Все это Гларт мог получить в обмен за
