Узнай себя

Вся философия вращается вокруг тайны воплощения Ведь, в самом деле, голые идеи это чудовищно плоско, и обобщение текучего тоже чудовищно плоско. — В философии только первый скачок еще может быть нейтральным, например введение понятия сущего, которым можно обозначить все. Иначе говоря, есть дарованная сверху свобода быть другим, говорить другое. Но сразу за этим порогом начинается мир любви и восторга, упоение добром, и никакого права на нейтральность больше нет. Нейтральность первого шага нужна для защиты этого интимного мира, нейтральность дана Богом для неприступности своего действия, своей экономии. Позитивизм это желание всю жизнь спекулировать на нейтральности, оттягивание решительного шага.

 [? 1–ая половина 1980–го]

Человек, отказавшийся от мести, сумел вложить свое тепло в работу; ему удалось довести ее до конца и показать людям. Люди, отчасти и всегда малодушные, особенно теперь жестоко и безвозвратно погрязли в душевной склоке, обиде, растерянности. Они не только не поняли то, что было им показано, но и прошли не заметив мимо. Человек, решившийся было на дело, чувствует себя смятым, растоптанным. Должен ли он теперь уйти, отряхнув пыль с обуви, или погрузиться в общую склоку, надеясь возможно во многом оказаться первым, завидным и тем самым все?таки наконец влиятельным? Ни то ни другое. Он одинок? Тем шире поле вокруг него. Он был неправ, воображая себя счастливым выразителем общезначимой силы. Водители и символы восстанут из камней. Одиночество (wir sind Einsamkeit, Рильке), которое он считает печальным исходом, на самом деле надежный выход. Окликать и откликаться может всякий, идти первым безлюдным путем не хочет странным образом никто. Или это естественно? Если всем суждено погибнуть, то все погибнут. Но если суждено спастись, то невозможно спастись если кто?то один, среди общего стада, не искал путей. Легкие истины пусть говорят за себя. Кроме скользкого достоинства значимой фигуры есть достоинство, идущее от общезначимой трагедии.

25.7.1980

Поэты благородны потому что неприступны: благородны в смысле хранения рода. Поэтом не станешь. Поэты, как неведомые звезды, непредвиденно и предначертанно проходят по небосклону истории. Ты чувствуешь божественную породу и не знаешь в чем она. Она не в чем?то определимом, а сначала в верности и прямоте: в сыновнем доверии. По сыновней радости узнаешь близость к Отцу, Как рядом с крепкой семьей. Которая может быть и трагичной. — Но, с другой стороны, Божьи роды, непоколебимые и вечные, все пронизывают, так что аристократичность поэтов как ничто всему и всем открыта. Не она неприступна, а ты не хочешь приступить, боишься их семьи, устроив себе свою. Вечные роды пронизывают бытие, и поэты напоминают, что человек не только идет от вечности, как идет от вечности все, но и может вернуться к ней.

25.7.1980

Дерево не есть, оно становится: старым, другим деревом, живым существом. Или даже оно становится ничем, разве что мы верим в Истинное дерево, обеспеченное в царстве идей. Для дерева вообще нет шансов быть, если оно не коснется человека, который может быть включит его в бытие, если конечно сам каким?то образом имеет возможность прикоснуться к бытию. — Бытия вообще нигде нет в наличии.

27.7.1980

Москва с 11 этажа гуманитарных факультетов на Воробьевых горах, особенно левая сторона. Туманы и дымы, а главное сплошная грязная дымка, в которой десятки тысяч домов и миллионы людей, в сущности очень чутких и пугливых, очень точных и надежных в какой?то непонятной для них самих стороне своей, как им ощущается, разболтанной жизни: в каких?то обстоятельствах они действуют со стопроцентной определенностью, скажем хотят показаться лучше и сильнее, а не наоборот. Они умеют как?то находить свои сложные ходы в этом тонущем в грязном дыму муравейнике. Они очень робкие и смертельно боятся определенных вещей. Власть? Она не сверху а снизу, вяжется человеческой душой. Люди кроткие существа, которые невольно ткут из себя государство. Хотя конечно для них есть возможность быть и без государства И чем больше подпускается насилия, тем больше ткется сложного порядка, тем больше сил уходит в него.

Сент. 1978 – 2.1.1981

?????? ?? ???. Странная и освобождающая мысль. Так старец учит Алешу любить весь мир. Ты впервые рискованно соступаешь со своей последней шаткой опоры в неограниченный простор и ощущаешь вдруг под ногой невидимую твердость. Думать обо всем все равно что думать о немыслимом, всё невидимо. Больше своеволия в том чтобы постоянно докучать Богу своей зависимостью от Него чем в получении такой самостоятельности. Ведь Он и задумал человека свободным. Место свободы мир. Кто не принимает свободы, спорит с Богом. Кто продолжает просить зависимости, упирается и не дает Богу его сотворить. — Поэтому надо пересмотреть все отношение к религии, и прежде всего само дело отношения. Так ли уж мы должны иметь к ней отношение. Не вернее ли, что мы всегда уже относимся к религии, принадлежим ей, именно потому что пользуемся полной свободой: свобода другая сторона религии, религия другая сторона свободы.

14.8.1980

Вы стоите один перед классной доской на далекой планете. Она необитаема. На доске условие задачи. Если вы ее решите, Земля, откуда вы прилетели, будет спасена; возможно, и вы сможете туда вернуться. Иначе хлам, выжженные руины. Вам достаточно передать по исчезающей линии связи: да, задача решается. Проверки не будет. Но решение как раз не удается. Пойдете ли вы ради спасения на обман? (Это тест на веру в Бога.)

14.10.1979

Можно иметь веру, но еще не иметь ни надежды, ни тем более любви.

14.10.1979

Образ просветленного поэта… А что, сам Петрарка тоже восторженно и легко «прожил щеглом»? «Дум золотых о ней, единой, сплав», говорит Иванов. Да ничего подобного. Как раз наоборот: мука, тревога, ацедия. Где же теперь та горечь? тоска оставленного, заживо похороненного, навеки погибшего человека? (Ведь мы ничего о нелитературном Петрарке не знаем.) Каково превратить свою жизнь в роль? мало ли троллей, арлекинов, паяцей, марионеток? Да, горечь, ацедия, плач в основе всего. Разрыв. Но после него — воссоздание себя в образе.

 [? лето 1980–го]

Многие боятся страшной участи герцогини Ламбаль, а ведь она сгорела как факел, до живого, это лучше томительного умирания в тоске. Христианство оправдывает терпенье при жизни, а не цеплянье за жизнь. Сюда проповедь о. Всеволода о страдании: христианство единственная религия, не обещающая