Ага! На проезжей башне Славенской караул сменился — старую стражу, Кузьму с Онуфрием, за винопитие в Тихвин услали. О том Митре сменившийся стражник за вина баклагу поведал. К тому же присовокупил, что если уж их из Новгорода за винопитие выгнали, то в Тихвине они сопьются обязательно, поскольку что там еще делать-то?

Митря только усмехнулся на это. Что-что, а дел он своим людишкам найдет — пожар пусть, на худой конец, устроят на посаде Тихвинском.

Следующим шагом Митри был Детинец. Был там один человечек из стражи, верный. Филимоном звали. Правда, чего-то не видать Филимона ни на стене, ни на башне. Митря порыскал по Бискуплей да по церквям, порасспрашивал, поприслушивался. Не поленясь даже, зашел к Филимону домой — никого там не оказалось, бобылем Филимон жил. Жена умерла, а дочка, по малолетству еще, в татарский полон попала. Соседка сказала, направлен дядько Филимон на обучение воинское в карельские земли, к Кексгольму. К июлю месяцу, дай Бог, вернется. Ну, к июлю, так к июлю. Вернется, все о новом новгородском войске поведает — то делу на пользу.

Везде прошарился Митря, только в трапезную монастыря Михалицкого не пошел — служку послал, Максюту. Тот и вызнал от Амвросия-келаря — убивается Фекла, что с Молоткова улицы, сгинула дочка Маша — не иначе, как с Ондрюшкой, полюбовником своим подлым, сбежала, тварь этакая.

Только посмеялся Митря — вспомнил, как ощупывал девку при покупке Аттамир-мирза. Аж слюной истекал весь, может, себе захотел оставить? Да нет, вряд ли, торговля, она торговля и есть, а на такой красивой девке навариться можно неплохо.

Степенной посадник боярин Олег Иваныч Завойский нанес неофициальный визит сановному боярину, члену Совета Господ и старому своему приятелю Епифану Власьевичу. Как писали бы газеты, будь они в то время, «ужин прошел в теплой и непринужденной атмосфере». К столу подавали жаренных в масле осетров, белорыбицу, говяжий студень, копченые лосиные языки. Это не считая соленых рыжиков, стерляжьей ухи, гречневой, с горохом, каши, пирогов двух десятков видом.

Выпив стоялого медку на малине, затянули песни. Пел больше Епифан Власьевич, и пел недурно, с душою — у боярина оказался совсем неплохой баритон. Олег Иваныч, от природы лишенный и слуха и голоса, лишь конфузливо подтягивал, а так больше молчал.

После третьей кружки, к восторгу младшего сына Епифана Власьевича, тринадцатилетнего Ванятки, принялись вспоминать Шелонскую битву. Как дрались за свободу и честь своей Родины — Новгорода, Господина Великого. Дойдя до тяжкого поражения, замолчали. Жахнули в чарки перевара, выпили за упокой души казненных по приказу Ивана новгородцев: посадника Дмитрия Борецкого, боярина Арбузьева да прочих. Посидели молча.

Ванятка не выдержал:

— Дяденька Олег Иваныч, как будет с московитами битва, возьми и меня тоже! Уж постою за Новгород!

— Возьму, Ванюша, обязательно возьму. Время такое — вырастешь, навоюешься.

Олег Иваныч встал, откашлялся. Поклонился в пояс боярину:

— Батюшка Епифан Власьевич, как старейший и родовитейший боярин новгородский выслушай просьбу мою и нареченной моей боярыни Софьи. Помолвлены мы давненько уже. За свадьбою дело. Феофилакт- владыко — мне отец духовный, а ты, буде против нас ничего не имеешь, стань же посажёным отцом на свадьбе нашей!

Епифан Власьевич зарделся от удовольствия. Обнял гостя. Кивнул слугам: а ну, что встали? Наливайте! Этакое событие и обмыть не грех.

Утром голова раскалывалась — страх! Вот что значит — вино с медом да с переваром мешать.

Софья лично кваску в постель принесла да уговаривала на работу не ехать.

— То есть как это не ехать? А какой же пример я как степенной посадник буду подавать всем своим людям? Нет уж, съезжу. Вели-ка слугам коня седлать.

Поехал. В канцелярии, в палатах, квас на подоконнике со вчерашнего дня стоял — пригодился. Испил, вошедши.

Хотел было Гришу крикнуть, да вспомнил, что третьего дня еще уехал тот в посольство литовское, к королю Казимиру. Да во Псков на обратном пути заедет. Все насчет «низового» хлеба.

Олексаха? Олексаха с лучшими людьми по важному государственному делу работает — расследует пожар на ладожских верфях, в чем бы ему и помочь — дело сложное.

Эх, и башку ж ломит. Да еще кто-то с утра в дверь барабанит, рвется.

— Кто там еще?

— Я, господине. Фрол, старший дьяк.

— А Фрол! Ну, докладывай, Фрол.

— Соседка стражника Филимона сказала: спрашивали вчера про него.

— Какая соседка? Какого Филимона? А!!! И что? Кто спрашивал?

— Человечек один. Роста небольшого. Пустоволос, лицо овальное, вытянутое. Зубы гнилые, бороденка реденькая, козлиная.

— Так-так-так! И что соседка ему ответила?

— Ответила, как учили. Уехал, мол, Филимон на военную службу в карельские земли, к июлю только будет.

Олег Иваныч постучал пальцами по столу. Жаль, конечно, что к июлю, можно было б и пораньше сказать. О том, что Филимон, стражник с Детинца, испортивший Олегу Иванычу латы, уже давно сидел в посадничьем порубе, никто не знал. Ради сохранения тайны даже пришлось пойти против закона. И вот теперь, кажется, незаконное сие действо начало приносить плоды. Об аресте стражника знали немногие: Олег Иваныч, Селивантов Панфил да Олексаха с Гришей. Ну, еще вот этот вот усатый дьяк, Фрол, парень отнюдь не глупый. Он и в Орду человечка послал — выведать насчет Авксиньи, дочки Филимоновой. Выведал, человечек-то!

Филимона Олег Иваныч решил взять в разработку сам. Не откладывая на вечер, спустился в поруб, поставив у дверей Фрола. Заросший бородой стражник сидел на лавке, прикованный цепью к стене. В углу смердела выгребная яма, забранная редкой решеткой.

— Ну, здравствуй, Филимон Степаныч.

— Здрав будь и ты, господин посадник, — стражник неловко поклонился, звякнув поржав-ленной цепью. — Видно, на казнь меня, а?

— Да нет, поживешь еще пока. И может, дочку свою увидишь, Авксинью.

Стражник вздрогнул. Спросил глухим голосом, откуда знают про дочку. Добавил, что именно потому и работал на Митрю — передавал тот время от времени от дочки из Орды весточки.

— В Казани дочка твоя, у старухи Зельфеи в ткачихах. Может, и отдаст ее за выкуп старуха. До серебришка, говорят, она жадная.

Луч надежды загорелся в глазах стражника. Загорелся и сразу угас.

— Деньги…

— Деньги? Хочешь заработать — спроси меня, как!

Стражник лишь хмыкнул. Мол, не шибко-то глуп.

— Митря вам нужен. И люди его. Помочь вам согласен, только…

— Что «только»?

— Ведь ежели ошибусь где, смерть дочке в Орде верная.

— А ты не ошибайся. И на нас особо не рассчитывай — в Орду за дочкой поедешь сам, с деньгами, разумеется, и с провожатым. Слушай теперь, что делать…

В нескольких верстах к востоку от Новгорода, средь болот и пустошей расположен посад Ковалеве Деревянные избы, жиденький частокол, церковь — вот и все постройки. Да еще кузница — та за посадом, у самого болота. Дальше за болотом — черная лесная чаща. В былые весны и не доберешься до леса, сгинешь, пропадешь. Болота да леса, леса да болота. Так и тянулись они широкою полосою почти до самого Тихвина. На холмиках — как наиболее сухих местах — кое-где стояли посады, большей частью на столбах даже — предохранялись люди от наводнений. Правда, в эту весну, как и три года назад, не было особого половодья. Снег как-то уж очень быстро стаял еще в начале апреля, и сразу же пришла сушь. Такая,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату