государева конница, наряды-пушки. По всему видать, и в этот раз побьем новгородцев. Только уж на сей раз пощады им не будет. Иван Васильевич намерен сжечь Новгород дотла! Чтоб и духу его крамольного не осталось. А ну-ка, Кучук, плесни-ка еще винца.
— Пей, пей, дорогой! На здоровье. И я с тобой — в грех впаду — выпью.
При слове «Новгород» вздрогнула Марьям, чуть опахало из рук не выпустила. Хорошо, справилась с собой, дальше так же мерно замахала. Никто и не заметил ничего, никто… Ни хозяин, Кара-Кучук, ни гость его захмелевший, Никифор Басенков. Вот только Наида… Ухмыльнулась злорадно: ну, Марьям, ну, тихушница, вот уж погоди, посмотрим.
Наступила ночь — темная, осенняя, но еще вполне теплая. Посреди ночи скрипнула вдруг дверь на женской половине дома. Кемаривший на посту стражник насторожился: в сени проскользнула закутанная в покрывало фигура, без страха подошла к стражнику.
— Это я, Марьям. К хозяину, — тихо произнесла по-татарски.
Стражник — молодой парень Юнус — кивнул, посторонился… Только попытался заснуть — привык уже, спал и стоя, — как вдруг…
— Юнусик, не спишь ли?
Ва. Алла! Наида-ханум. Красавица, вах! Как она к нему вчера прижалась — ууу! Такую бы жену да самому. Но — гнать поскорее эти мерзкие опасные мысли.
— Марьям не видал, Юнусик, птенчик мой?
— Марьям? Не… Ах, да. Только что прошла к хозяину. Что, я что-то неправильно сделал? Не надо было пропускать?
— Нет, мой Юнусик! — Наида, бесстыдно обнажив лицо, подмигнула, вогнав воина в краску. — Скоро вернусь, смотри не усни…
Стражник сглотнул слюну и снова привалился к косяку двери.
Кошкой проникнув в покои Кара-Кучука, Наида огляделась.
Как и следовало ожидать, хозяин спал сегодня один, утомленный вечерними любовными играми.
А куда же делась эта тощая Марьям? «Испанка», ха! Не иначе, во двор выбежала…
Таясь в тени амбара, Марьям осторожно пробралась вдоль ограды и, обнаружив небольшую калитку, затихла. Дождалась, когда стихнут вдали тяжелые шаги охранника, тихонько отодвинула засов, выскользнула на улицу и… Почувствовала у самого горла острую холодную сталь.
— И кого ты здесь ждешь? — зло прошептала по-татарски Наида!
— Никого!
Марьям попыталась перехватить руку с кинжалом, но неудачно. Теперь ждала быстрой смерти — Наида не из тех, кто отступается от своего.
Неожиданно хватка ослабла.
— Так ты собираешься бежать? Марьям лишь слабо кивнула.
На губах Наиды заиграла довольная улыбка.
— Так беги! Постой, я помогу тебе!
Она протянула сопернице кинжал — красивый, с длинным тонким лезвием и рукояткой в виде золотой змейки с глазами-сапфирами:
— Продашь, если нужны будут деньги. Беги же! Сейчас вернется стражник!
Миг — и Марьям уже не было у ограды. Лишь ночной ветер тихо шевелил траву.
В усадьбе Софьи на Прусской деятельно готовились к свадьбе. Закупали на рынке снедь — быков, свиней целыми тушами. А уж вина — мальвазии, бургундского, рейнского — целый корабль. Веселиться так веселиться! И не три дня, неделю — как минимум.
Сама боярыня — в светло-зеленом летнике, с волосами, забранными золотым обручем, раскрасневшаяся — носилась по дому, словно юница. Сердце ее радостно билось — не только от предстоящей свадьбы. Вчера вечером сдался-таки Олег Иваныч, разрешил вынести на Совет Господ новый законопроект «О предоставлении права голоса женам новгородским». Знал, конечно, что многие против будут. Особенно церковь. Да ведь обещал когда-то.
В отличие от суженой Олег Иваныч сегодня спал долго. Утомился вчера — целый день пробегал. После заутрени читал лекции в университете. Потом присутствовал на молебне в честь первой новгородской экспедиции в Африку. Девять каравелл, выстроенных на Ладожской верфи, вышли в Балтийское море. Их целью был Золотой Берег. Золото, слоновая кость, черные рабы. Последние — неизвестно зачем. Тем не менее руководитель экспедиции боярин Симеон Яковлевич — старый авантюрист, как его называла Софья, — приказал погрузить в трюм дешевые зеркала и бусы. Для обмена в Африке. Деньги в сие предприятие вложили важные новгородские люди: Олег Иваныч, купеческий староста Панфил Селивантов, боярин Епифан Власьевич и даже сам Феофил-владыко. Взамен попросил выстроить на африканском берегу церковь. Нашлись и миссионеры — отец Иннокент и с ним два монаха из монастыря Антония Дымского. Вечером сидели по этому поводу у Панфила. Пили стоялые меды да пели песни, Олег Иваныч даже пытался играть на гуслях. Правда, неудачно. Зато уж повеселились от души — два окна разбили. Это уже под вечер, когда не так давно вернувшемуся из литовского посольства Гришане из аркебуза пострелять захотелось. Стреляли по очереди, на спор, по горшкам у забора. Как пули в окно залетели — то тайна великая.
Олег Иваныч зашевелился на ложе. Башка побаливала после вчерашнего банкета. Ага! На лавке у ложа — серебряный кувшин с квасом. Видно, суженая постаралась… А вот и сама явилась!
— Проснулся? Полдень уже.
Олег Иваныч притянул Софью к себе, обнял, погладил, почувствовав под тонкой тканью летника упругое тело. Крепче прижав, поцеловал в губы — долго, не отпуская… Стянул с боярыни летник…
— Да что ты, дел много… Ах… Погоди, хоть дверь на заложку закрою…
Так и не закрыла…
А потом, когда оба обессилели, Олег Иваныч приподнялся на локте, провел рукой по обнаженному телу боярыни.
Та улыбнулась:
— Что смотришь?
— Нравишься!
И тут — вбежал в покои Гришаня.
— Ой! — сконфузился, потом махнул рукой. — Беда, Олег Иваныч! Московский князь Иван снова собрал войско. Идет войною на Новгород! Жду тебя во дворе, господине посадник.
Так…
Олег Иваныч споро оделся. Значит, вот так. Что ж, следовало ожидать, рано или поздно.
— Откуда такая весть, Гриша? От купцов?
— От каких купцов, Олег Иваныч?! Купцов уж давно из Москвы не выпускают — по велению князя. Девчонка одна, перебежчица… Добралась вот.
— Что за девчонка?
— Помнишь, Олег Иваныч, Машу с Молоткова улицы? Ну, Феклину дочь, чернявую такую…
— А! Ту, что мы у Косого моста упустили, по твоей глупости.
— Да ладно. Ну, было, было!.. Ума не приложу, чего теперь с ней делать? Домой, к матери, она идти ни в какую не хочет, в войско просится.
— Аника-воин.
— Вот и я про то.
Заседание Совета Господ затянулось за полночь. Судили-рядили, как и где Ивана встретить. Слава Богу, уже было чем. Однако хоть и готовились к тому давно, а все ж боязно было. Силен московит, силен. Да ведь и новгородцы теперь не слабы! Наемное войско: пушкари, аркебузиры, копейщики. Ну и ополчение, само собой, да еще флот. Двадцать каравелл выстроено на Ладоге, вот бы и их использовать! Жаль, Иван по сухопутью бредет. Да так ли уж совсем по сухопутью? Послали гонца на Ладогу. Успеет ли? Должен успеть, должен.
Утомленное переходом, сверкая в оранжевых лучах солнца бликами шлемов, грозное московское войско под личным командованием Великого князя Ивана Васильевича подходило к Торжку. Словно исполинская анаконда, выползал из лесу строй ратников. Панцирные бояре в пластинчатых бронях
