материке. Здесь мы все молоды. На материке я, конечно, вел бы себя иначе. Ты намекнула на одну даму, с которой связывают мое имя. Если мы говорим об одной и той же особе, то я не прочь на ней жениться.
– Я говорю о даме, известной здесь под именем «Вайкикской вдовы». Ее муж был летчиком, покончил самоубийством. Бывшая хористка…
– Ах, нет! Все это бабские сплетни… Эрлин Ком-тон была артисткой. Правда, она выступала в небольших ролях. А как бы ты отнеслась к моей женитьбе на ней?
– Упала бы в обморок! Впрочем, прости Дэн, это твое личное дело. Не забывай только о Барбаре. Какие чудные здесь груши! Скажи, Дэн, ты считаешь манго питательным продуктом? А по-моему, это скорее какой-то омолаживающий напиток.
К концу обеда неприятный разговор об Эрлин Ком-тон был уже забыт и к Дэну вернулось его прежнее благодушное настроение. Кофе им подали на веранду, или – на туземном языке – «lanai», непосредственно примыкавшей к гостиной. Защищенная с трех сторон, она спускалась к белому берегу.
– Какая тихая погода! – проговорила мисс Минерва.
– Да, пассаты стихли. Как бы не подул этот ветер. Он всегда будит во мне какое-то необъяснимое, тревожное чувство, какую-то тоску, я становлюсь тогда сам не свой…
– От этой погоды страдает и молодежь. Я помню, как она неприятно действовала на меня, когда я была здесь в восьмидесятых годах. Тебя я здесь не видала, ты был где-то в Тихом океане.
– Да, но мне много рассказывали про тебя, про твою дивную фигуру. Впрочем, ты сохранила ее и до сих пор.
– Дэн! Как тебе не стыдно говорить об этом… У нас в Бостоне не принято вести такие разговоры…
– Восьмидесятые годы! – со вздохом произнес Дэн Уинтерслип. – Тогда Гаваи были настоящими Гаваями, страной из какой-то комической оперы, и престарелый Калакуа сидел на своем золотом троне.
– Как же, помню его! – сказала мисс Минерва. – Странная компания была тогда у него во дворце. После обеда он проводил время со своими друзьями на королевской lanai, королевский гавайский оркестр играл у его ног, а он важно-преважно швырял монетки. Да, Дэн, тогда это был прелестный красочный уголок…
– Все в прошлом! – заметил Дэн. – Теперь слишком много рабского подражания материку. Слишком много вашей проклятой техники, культуры: автомобили, граммофоны, радио, черт бы их драл! И несмотря на все это, глубоко внизу текут неизведанные темные воды… – Дэн поднялся. – Мне хочется посмотреть вечернюю газету. Ты разрешаешь?
– О, пожалуйста!
В комнате воцарилось молчание. Мисс Минерва очень любила это время дня: непродолжительные тропические сумерки и быстрое наступление мягкой чарующей ночи. Водяной покров, яблочно-зеленоватый днем и золотой при закате солнца, стал теперь пурпурным. С верхушки потухшего вулкана – Алмазной горы – замигал желтый огонек. Ниже по берегу вспыхнули огни гавани, а около рифа засверкали фонарики японских сампасов. На рейде неясно вырисовывались очертания старого брига, который, медленно колыхаясь, двигался к гавани. В море с востока входили суда с грузом пряностей, чая, слоновой кости; из гавани они увозили купцов, направляющихся в разные страны за товарами. Здесь появлялись суда всякого вида, – новенький щеголеватый пакетбот и неуклюжее грузовое судно, суда из Мельбурна и Ситля, из Нью- Йорка и Иокогамы, из Таити и Рио, суда из любой гавани семи морей. Ибо здесь лежал Гонолулу, узловой пункт Тихого океана, волшебный перекресток, в котором скрещиваются все пути.
Дэн, читавший газету, вдруг вздрогнул и стал задумчиво смотреть вдаль.
– Минерва! Скажи мне, твой племянник Джон – человек надежный?
– Еще бы! А почему это тебе пришло в голову задать мне такой вопрос.
– Так! – Дэн вскочил. Он производил впечатление человека, принявшего какое-то важное решение. – Хаку!
– Что угодно, мистер Уинтерслип?
– Скажи шоферу! Немедленно большой автомобиль. Но живо! Мне надо на пристань, надо застать «Президента Тайлора».
– Ты уезжаешь, Дэн? – спросила мисс Минерва.
– Да, но я скоро вернусь! – Дэн что-то быстро писал, сидя за письменным столом. – Мне надо переслать письмо.
Через несколько минут Дэн уже ехал на автомобиле в порт. Он приехал перед самым отходом парохода. Вбежав быстро по мосткам, он увидел своего знакомого, младшего офицера Хепворта.
– Вас-то я и ищу! – воскликнул Дэн. – Не будете ли вы так добры передать это письмо моему кузену Роджеру в Сан-Франциско? Я опоздал на почту, да и, сказать правду, этот способ пересылки мне больше по душе. Вы окажете мне очень большую услугу.
– С удовольствием, мистер Уинтерслип. А теперь придется вас попросить сойти на берег. Мы сейчас отчаливаем…
Когда Дэн вернулся домой, мисс Минерва еще не спала. Сообщив ей, что он уже написал Джону приглашение, и пожелав спокойной ночи, он вернулся на веранду, где стояла его походная кровать, окутанная кисейной сеткой от москитов. Но ему не хотелось спать. Глухое, тяжелое беспокойство мучило его. Он вышел в сад. Луна скрылась. Черные волны с какой-то угрозой накатывались на берег. Звезды, обычно столь ласковые и близкие, куда-то спрятались. Дэн стоял и смотрел в даль… на тот перекресток, где скрещивались все пути…
По другую сторону изгороди из колючей проволоки под рожковым деревом вспыхнул огонек. Брат Эмос! Он почувствовал вдруг братскую нежность. О, как захотелось Дэну броситься к нему, чтобы поговорить с ним о тех незабвенных днях, когда они детьми играли на этом берегу. Невозможно! Дэн это знал. Он вздохнул, и калитка lanai захлопнулась за ним, калитка без ключа. В этой стране вообще не было принято запирать двери на замок.
Устало опустился Дэн на кресло лицом к бамбуковой занавеске, отделявшей веранду от гостиной. На занавеске появилась тень, на секунду замерла и исчезла. Дэн затаил дыхание… Снова тень.
