срывал он дивные цветы, и их сверкающие лепестки тут же чернели при прикосновении человеческой руки, срывавшей их, отбрасывающей прочь и тянущейся к следующим.
Старейшина последовал за ним и тоже преклонил колени.
— Не сможет ли Лэнгри…
— Лэнгри сможет предотвратить это… если люди с небес явятся сегодня или завтра. Если же их прибытие задержится, Лэнгри ничего сделать не сможет, так как он умирает.
— Теперь я понял. Тогда Лэнгри должен указать нам дорогу.
— Дорога странная и очень трудная.
— То, что должно быть сделано, мы выполним. Мудрость Лэнгри будет освещать нам дорогу.
— Странную и трудную, — повторил О’Брайен. — Возможно, наш народ не сумеет осилить ее. Не исключено также, что тропа, намеченная Лэнгри, может оказаться ложной.
— Что нужно Лэнгри?
О’Брайен опять поднялся на ноги.
— Присылай ко мне молодежь. Каждый день по паре. А я буду отбирать из них подходящих. Построй для них отдельную деревню. Этих юношей и девушек придется кормить, потому что сами они охотиться не будут, так что бремя промысла колуфа и приготовления еды придется поровну разделить между всеми деревнями.
Они пожали друг другу руки и быстро разошлись в разные стороны. Форнри и мальчики-гребцы уже ждали О’Брайена на пляже. Они немедленно отчалили. Подняли парус, ибо ветер дул в спину, благоприятствуя быстрому возвращению. Лодка ходко вышла из бухты. О’Брайен обернулся и увидел Старейшину, который неподвижно стоял на холме, подняв руку в безмолвном прощальном салюте.
2
Керн О’Брайен болтался в космосе с тех самых пор, как ему исполнилось двенадцать, а к тому времени, когда набрался опыта и его имя стало занимать самые почетные места в списочном составе корабельных команд, он уже скопил небольшую денежку, на которую и приобрел потрепанный и вышедший в тираж правительственный корабль-разведчик. Покупка, сделанная по цене металлолома, в общем, могла бы принести прибыль, если бы он ее тут же загнал на скрап, но О’Брайену удалось наскрести еще немного денег на покупку продовольствия и топлива, а также на взятку диспетчеру, чтобы тот отвернулся, когда корабль взлетит.
Вообще-то говоря, О’Брайен был всего лишь механик-самоучка, правда, очень недурной, и не имел лицензии даже дотрагиваться до чего-либо, кроме ретронных решеток, но поскольку ему нередко приходилось наблюдать, как пилотируют корабли, он решил, что вполне достаточно владеет основами этого искусства. Корабль, подобно самому О’Брайену, обладал ослиным упрямством, но когда Керн выкладывал ему свой немалый запас самых непристойных ругательств, а также давал панели управления несколько крепких пинков, он подчинялся и вел себя почти прилично. Самое главное заключалось в том, чтобы заставить его двигаться в нужном направлении. Надо полагать, любой школьник знал о звездной навигации больше, нежели О’Брайен, а поддержку он находил только в древнем «Сокращенном курсе астрогации для лиц без специального образования». Так что девяносто процентов времени О’Брайен вообще не знал, где он находится, а остальные десять — лишь смутно догадывался об этом. Впрочем, особой разницы между этими состояниями не наблюдалось.
Дело в том, что О’Брайен жаждал познакомиться с местами, которые лежат вне обычных космических трасс, дабы заниматься там не вполне законными исследованиями, хотя в еще большей степени его влекла туда возможность быть хозяином самому себе и делать чего душе захочется. Когда кончались запасы продовольствия и топлива, он отыскивал какой-нибудь захолустный частный порт, где не было властей, которые могли бы потребовать для проверки отсутствующую у него лицензию. Спрос же на хороших механиков наличествовал всегда. О’Брайен сажал свой корабль и работал, пока не зарабатывал достаточно, чтобы пополнить запасы топлива и продовольствия, а затем, никого не беспокоя, взлетал, направляясь в новые космические дали.
Он занимался разведкой, обнюхал несколько дюжин астероидов, лун и малых планет — то ли еще не открытых, то ли уже забытых. При этом он даже себе не решался признаться, что в действительности все эти поисковые работы были лишь предлогом, который давал ему возможность наслаждаться потрясающими ландшафтами неизвестных лун, лишенных атмосферы, или острым ощущением опасности от путешествия по быстро вращающимся астероидам, где пылающие закаты и нежные восходы сменяли друг друга почти непрерывно.
Вряд ли кто-нибудь мог бы удивиться больше, чем О’Брайен, когда он вдруг наткнулся на богатейшую находку. Он мог бы проглядеть даже астероид, целиком состоящий из платины, но мощное месторождение кристаллического ретрона так разрегулировало приборы корабля, что даже О’Брайен обратил на это внимание. Теперь ему предстояло вернуться в цивилизованные Палестины с таким богатством — огромным и неожиданным, — что он не имел ни малейшего представления, на что его можно употребить.
У О’Брайена не было ничего, чем можно было бы защититься от излучения, источником которого стал трюм его корабля. Он не имел ни малейшего представления о том, где находится, уже тогда, когда стартовал с астероида. Поскольку же его приборы, благодаря ретрону, совершенно вышли из строя, то пока он безрезультатно боролся за экономию топлива и поддержание машин в рабочем состоянии, корабль заблудился еще безнадежнее. В конце концов О’Брайен наткнулся на планету, которая, как казалось, давала надежду на выживание, и направил к ней корабль. По правде говоря, это был его единственный шанс на спасение, так как прибор контроля за расходованием топлива давно испортился. Оно закончилось, когда корабль уже почти завершил посадку.
Туземцы встретили О’Брайена с восторгом. Он стал их обожаемым героем, когда обратил свой лазерный пистолет против омерзительной летающей зверюги, которая ныряла в воды океана за колуфами и вырывала у них огромные куски мяса. Мафы так размножились, что стали угрожать существованию населения планеты, которое питалось одними колуфами. О’Брайен извел весь боезапас, убивая мафов влет, а их хризалид и вылупившуюся молодь в тех неприступных местах, где они жили. Таким образом, многочисленное поголовье мафов было почти истреблено.
Затем О’Брайен исходил вдоль и поперек единственный континент планеты и не нашел там ничего ценного, кроме небольших месторождений угля и некоторых металлов. Никакой серьезный разведчик недр не обратил бы на них внимания, но благодаря им О’Брайен ввел туземцев в бронзовый век и дал им острые наконечники для охотничьих копий. Потом он обратился к мореплаванию и научил туземцев строить лодки с балансирами, и лодки обрели остойчивость в яростных схватках с колуфами.
Вскоре вопрос о потенциальных спасателях потерял для О’Брайена значение. Он был Лэнгри, у него была семья, была своя деревня, его окружал величайший почет. Еще в относительно молодом возрасте он мог стать Старейшиной, но мысль, что он — чужестранец — станет править целым народом, казалась ему неприемлемой. Его отказ только усилил уважение туземцев. А О’Брайен стал еще счастливее.
Потом возникло беспокойство. Естественные ресурсы планеты были столь скромны, что вряд ли могли стать причиной для ее колонизации. Она вообще мало годилась для жизни людей, так что если бы не колуфы и множество видов тыкв, никто бы тут не выжил. Из тыкв туземцы делали различную утварь, мясо колуфа было единственным источником питания. К счастью для туземцев, галактического рынка тыкв не существовало. Но к несчастью для них же, планета имела другой вид ресурсов, которые можно назвать поистине бесценными.
Этот мир был бесконечно красив. Ровные песчаные пляжи. Теплые воды. Очаровательный климат. Здесь можно было создать превосходные курорты. Больше того, по сути дела, вся планета могла стать одним колоссальным курортом. Парадокс заключался в том, что те же самые черты природы, которые так затрудняли жизнь местного населения, должны были привлечь сюда толпы туристов.
Человек был чужд этому миру. Надо полагать, туземцы происходили от какой-нибудь космической экспедиции или группы колонистов, забытых здесь сотни лет назад. Кроме колуфов — и то после длительного периода очистки и выдержки их мяса — да кое-каких корней и ягод, фауна и флора планеты
