Момент был тяжелый для всех. Джордж получал удовольствие, изображая скорбь, он сделал горестное лицо и изрек несколько высокопарных слов о достойно прожитой жизни. Браун, чтобы скрыть свои истинные чувства, принял недоверчиво-удивленный вид, а Юджиния продиралась сквозь завалы лжи и полуправды, которые нагромождались вокруг нее. Не вслушиваясь в душещипательные речи и слезливые молитвы, она думала только об одном: посреди моря брошено человеческое тело, и человек может быть мертв, но может быть и нет, никто ведь не видел, как он упал.
Юджиния никак не могла освободиться от мысли, что все – капитан Косби, миссис Дюплесси, доктор, Джордж, даже Джеймс – все утаивают что-то о себе, и чем праведнее каждый из них становился, тем больше она от них отдалялась. Даже ее дети оказались подверженными этой мимикрии горя. Они горько плакали, но ей не было понятно, по кому.
«Вечный отец! Ты не оставишь…» – пели они все вместе.
«Все мы, – подумала Юджиния, – говорим не то, что думаем, никому ни до кого нет дела. Но кем таким на самом деле был Бекман? У всех он вызывал только ненависть и отвращение. С какой стати мы должны сейчас оплакивать его кончину? Пока он жил, он никому не приносил радости». Но в ее голове маячила только темная фигура, в одиночестве погружающаяся в чернильно-черную ночь.
Наконец служба окончилась, и все молча разбрелись в разные стороны, как будто каждому хотелось побыть наедине с собой. Юджиния стянула с головы шляпу. Нахмурившись то ли от раздражения, то ли от погруженности в свои мысли, она вытащила одну за другой из волос шпильки, державшие шляпу, стряхнула длинную вуаль, но материя зацепилась за брошь, вырвавшую из нее клок, и потом вуаль резко и больно хлестнула ей по лицу.
– Ненавижу носить черное, – объявила Юджиния, не обращаясь ни к кому определенному. Ей захотелось швырнуть эту, именно эту шляпку за борт. Как полегчало бы на душе, если бы увидеть, как она отлетит назад и погрузится в воду. Она смяла вуаль и отдала комок – шляпу, шпильки и порванную вуаль – в руки Олив, как всегда, смиренно и благоговейно ожидавшей распоряжений.
И перчатки тоже ненавижу, решила Юджиния, взявшись за черную лайку. Ей никак не удавалось ухватиться за пуговки, такие малюсенькие и скользкие, можно было подумать, что кто-то специально намазал их жиром. Юджиния заметила, что у нее дрожат руки. Она рванула за пальцы, да так сильно, что отскочили три пуговки, прежде чем высвободилась растянутая кожа. Она шлепнула перчатки в руки Олив, как будто ей противно будет еще раз притронуться к ним. Олив знала, что лучше ничего не спрашивать, и, не говоря ни слова, подобрала три оторвавшиеся жемчужинки.
За всей этой сценой наблюдала миссис Дюплесси – за тем, как Юджиния избавилась от шляпы и как беспардонно она обошлась с пуговками. И в перчатках, и без перчаток руки Юджинии все равно дрожали, и миссис Дюплесси с удовлетворением отметила эту слабость Юджинии, порадовавшись крепости своего духа. Немного встретишь людей, относящихся к смерти с той же стойкостью, что миссис Дюплесси.
– Уж не вам говорить это, моя дорогая, – проворковала она. – Вам темные тона очень к лицу, я всегда это говорила. Очень благопристойно и скромно. Настоящая леди.
Затем миссис Дюплесси добавила свои перчатки, вуаль и шляпу к куче на руках у Олив, любовно пригладив при этом пришитые к шляпе перышки.
– Возьмите и мой похоронный комплект, Олив, – промолвила она. – Будьте хорошей девочкой.
Юджиния решила, что миссис Дюплесси сделалась невыносимой, навязчивой и претенциозной одновременно. Ну кто еще захватит с собой в увеселительное путешествие целый похоронный комплект? Кто еще так и назовет его «похоронный комплект»? Да еще добавит к нему немыслимую шляпу, похожую на воронье гнездо? Юджиния задохнулась от гнева, от возмущения у нее засосало под ложечкой. Как мы можем сидеть и прихлебывать какао после ужина, пока наши мужья выкуривают свои сигары, когда по морю носит человеческое тело, живое ли, мертвое, а мы сидим и радуемся, что он, наверное, сразу умер.
Похороны всегда неприятная вещь, – вздохнула миссис Дюплесси, взбивая пальцами волосы на голове и двумя пальцами-коротышками закрутив локон. – Но, дорогая моя, никуда не денешься, нужно их переносить. Факт жизни, как выражается мой дорогой Густав. Печальный факт жизни. Жаль, конечно, что у нас не было маленького оркестра… Похоронные мелодии такие милые, когда их исполняют на виолончели… но, конечно, мы же к этому не готовились…
Юджиния едва ли уловила одно-единственное слово.
Ей все время представлялось тело Бекмана, выталкиваемое вертикально на поверхность океана. За ним поднимались шлейф пузырьков и неясное свечение, которое застревает во льду. Тело было голым и серым, как у кита, и неотвязно сидело в ее памяти. «Я думала, что с нами ничего не может случиться, я верила, что любовь никогда не умрет».
– Прекрасно, что вы так быстро подошли, – выпалил Джордж. Он не очень хорошо представлял себе, как следует вести себя с Брауном во время этой встречи. Кто он, этот Браун? Какое-то смешение классов, которое никак не доходит до Джорджа. Браун гибрид, убеждал себя Джордж, пытаясь найти параллель, которая помогла бы прояснить ситуацию, он ботаническая причуда природы. «Но ведь новенький экземпляр остается только тем, что он есть, отдельным видом. Браун может маскироваться под одного из нас, но не может измениться, – говорил себе Джордж. – И вообще тигр не может избавиться от своих полос».
– Садитесь, Браун. Хотите сигару?
– Благодарю вас, сэр, нет.
– Стакан портвейна? Что-нибудь покрепче?
Так подходить к нему совершенно неверно. Этот человек ему не ровня, ведь это же так. Джорджем опять завладели сомнения.
– Нет, спасибо, сэр.
Повторение Брауном слова «сэр» подсказывало Джорджу, что и его собеседник в равной степени чувствует неловкость. Браун старался держаться на самом отдаленном от него расстоянии.
Джордж откашлялся, расставил ноги пошире, жестом государственного мужа заложил руки за спину.
– Причина, по которой я пригласил вас, Браун, – проговорил он, – …причина, по которой я пригласил вас сюда… Значит, так. Огден… то есть мистер Бекман называл вас Брауном или… Ну, я хочу сказать… возможно, вы предпочитаете другое имя, имя, которое мистер Огден… то есть мистер Бекман…
