плохо замаскированных сомнений.
Айвард не ответил, и по лицу его ничего невозможно было прочитать. «Этот тип совершенно обтекаемый, – с шумной одышкой решил султан, – кусок британской глины, и никакого удовольствия играть с ним, никакой забавы не получишь».
– Так о чем там был у нас разговор, – продолжил султан с видом вселенской скорби на лице, – когда меня вдруг немного отвлекли мысли?.. И не говорите мне, что речь шла об этом дурацком разбойнике, про которого вы только и делаете, что напоминаете мне.
Не удостоив Айварда взглядом, султан отвернулся к зашторенным окнам и изобразил на лице гримасу, которая должна была означать величайшее недовольство. Сквозь повешенные на окна бамбуковые и ротанговые[13] циновки в зал приемов проник каркающий крик попугаев ара. ««Вап! Вап!», – кричали одни с настойчивостью младенца, страдающего желудочными коликами. «Вап! Вап!» – со ржавым скрежетом вторили им другие. «Вап! Baп! Кра! Кра! Кра!» Султан заткнул уши руками. Вся прелесть сказанных им слов, все удовольствие, которое доставил ему их приторный лоск, мгновенно выветрились, как запах вчерашнего кофе.
– Мы с вами, сэр Чарльз, говорили… Мы говорили о чем? – султан вопрошающе посмотрел на Айварда.
– Да, – воспользовавшись моментом, Айвард заговорил деловым тоном. – Я понимаю, ваше высочество, что это весьма неприятный предмет для беседы, но мы с вами говорили о мятежниках и о тех из них, что взяты в плен… Сторонники Сеха. Если не поступить с ним надлежащим образом, его люди могут…
– Естественно, мне нет необходимости продолжать, ваше высочество. Скажу только одно. В этой внутренней борьбе британская протекция может сыграть очень положительную роль.
В этот момент больше всего на свете Айварду захотелось раскрыть окна, закатать на них циновки и пустить свежий воздух в эту вонючую дыру. От пола несло мочой мангустов, а его кресло воняло, как подгнившая капуста. Потоки воздуха между стенами и троном, вокруг арок у дверей до наглухо закрытых окон, вызывали такую же тошноту, как сушившееся на улице на полуденном солнце мясо акулы. Айвард пытался усесться прямее, но ничего не получалось. От удушливой жары нос заливало застарелым потом. Он вытащил носовой платок, но тот был уже мокрый, хоть выжимай.
– Ах да, милый Айвард… пленные… вечно эти пленные… Мерзкие твари! Мерзкие, по-другому и не скажешь! Абсолютно! Вы бы взглянули на них! Может быть, хотите…
Перспектива посещения тюрьмы настолько развлекла султана, что он перевел свое тело в вертикальное положение, отчего расшитый сюртук треснул в плечах, как будто упало сломанное дерево.
– Хотите, Айвард? Может быть, пройдемся до казематов и посмотрим на негодяев – на захваченных мятежников?.. О, боюсь, я слишком много прошу. Слишком жарко и слишком далеко. Нам лучше не двигаться. Отдохнуть. Подождем, пока поймаем самого вожака. Я склонен полагать, что они действовали на собственный страх и риск, эти дьяволы. А если они действовали сами по себе, то они просто кучка оборванцев и не достойны присутствия здесь английского флота или верных своему слову голландцев.
Изрекши эту многозначительную фразу, султан еще глубже погрузился в свое гнездо из подушек. Видно было, что он покончил со всеми государственными делами, со всеми заботами, за исключением тех, которые имели значение для его физического здоровья. Трон-платформа (который Айвард между своими называл не иначе, как «кровать старого язычника», был уставлен полупустыми подносами и подносиками, покрытыми шелковыми салфетками, с гула мелака, гадо-гадо, кету-пат, таху горенг и всевозможными другими малайскими яствами. Султан приподнял одну салфетку, сунул под нее нос, скривил лицо и оттолкнул от себя непонравившееся блюдо. По матрасу разлилась мякоть кокоса в ореховом соусе, добавив жирных пятен к разнообразию воспоминаний о съеденной или не съеденной пище, запечатлевшейся на нем. Внезапно султан наклонился вбок и хлопнул в ладоши.
Молоденький слуга бросился убирать разлитое блюдо, но султан отпихнул его раздувшейся, как лопата, ногой.
– Нет, поздно! Это ты не доглядел! Хочешь, чтобы я валялся в этой грязи, как свинья? А ну глянь! Глянь, глянь! Ты напугал мою дорогую Патти! Мою дорогую маленькую Патти!
Султан подхватил несчастное животное, которое от страха соскочило со своей жердочки и болталось на пурпурной веревке в воздухе.
– А ну посмотри! Ты только посмотри! Ты же мог убить ее! Пошел вон!
Султан принялся нашептывать ласковые слова, прислонившись щекой к рогатой голове Патти, а подавальщик, униженно кланяясь, постарался поскорее убраться из комнаты. Другой (на этот раз, возможно, более удачливый мальчик) занял его место. Султан на него не посмотрел – все слуги во дворце были рабами: отрубишь голову одному, посылай в джунгли за другим.
– Другого пути, мой милый Айвард, научить этих дьяволов хорошим манерам нет. Не должна же моя страна оставаться отсталой. Но, увы, у моего народа нет за спиной таких долгих лет образования и тому подобного, как у вашего английского. Каждому преступлению свое наказание и тому подобное…
Султан перестал скулить и заговорил вкрадчиво, любезно, отправив Патти обратно на ее жердочку. Ящерица пискнула, как подвешенная в петле кошка, и срыгнула прозрачную жидкость.
– Нет, нет, я принял решение! С этими дурацкими пленными покончено. Не хочу больше слышать о них. Буду, как наша дорогая покойная королева. Никаких компромиссов. Великие государственные деятели поступают только так!
И ни слова больше о британском могуществе, двуличии голландцев, синдикатах со всего мира, да еще с такими зловещими названиями, вы согласны? Они же начинаются со слова «син»– грех! Вы никогда не обращали внимания на это странное обстоятельство?
Султан никогда не удосуживался дождаться ответа, да и не ждал его. Они с Айвардом знали разницу между вопросом и риторикой. И их положением.
– И я не желаю, повторяю, не желаю ничего слышать о мятежниках, Айвард, или о тех, кого вы называете мятежниками. По моему… по моему высокому мнению, они теперь просто тухлятина. Никакого удовольствия от них больше нет. Только все сильнее и сильнее воняют, ничтожества. Я очень и очень в них разочарован.
Если бы султан сумел, он бы в этом месте выдавил из глаз слезинку. Это нужно же, жители его страны неспособны даже показать, что могут быть хорошими врагами, ни на что не способны. Просто фанатики, слепые фанатики, слизняки. Стоит им пригрозить – начинают трястись от страха, начинаешь пытать –
