– Не знаю. Не говорят. Вероятно, он далеко отсюда, в другом штате, в каком-нибудь приюте. Знаешь, я даже немного рехнулась…
Мэри вдруг заплакала, рот ее принял знакомое мне детское выражение, и на минуту я увидел прежнюю Мэри. Я едва удерживался, чтоб самому не зарыдать… Мы оба молчали. Что делать? Сына я потерял. Но как быть с Мэри?! Правда, это была не та Мэри, которую я так любил. При всем желании я не мог вызвать в себе и тени прежнего чувства. Но совесть говорила другое: «Какое бы У тебя ни было чувство, но ведь перед тобой сидит твоя Мэри. Та, которая ради твоего сына красила шелк своей кровью, и теперь на твоих глазах погибает в „Барбара-Кост“…
– Пойдем, – решительно сказал я, тронув ее за руку.
– Куда?
– Со мной. Уйдем из этого ада. Мы забудем навсегда это место. Будем снова жить вместе, и потом, может быть, нам вернут нашего сына.
Мэри задумалась. Думала долго…
– Ну что ж, пойдем? – я снова тронул ее за руку.
– Нет. Поздно… – твердо ответила она.
– Почему?
– Я теперь чужая тебе… Испорченная. Мне все будет казаться, что ты из жалости терпишь меня. Нет! Твоя совесть чиста. Так зачем еще тебе страдать из-за меня? Мне от этого не будет легче.
Тщетно я возражал, доказывал, убеждал, умолял. Она оставалась неумолимой.
Я поднялся, чтобы уйти, но она удержала меня за руку.
– Погоди… Возьми чек. Я ведь работаю на процентах, – она протянула мне какую-то розовую бумажку.
– Зачем? – удивился я.
– По нему ты уплатишь старухе полтора доллара. Иначе тебя не выпустят.
Я выбежал на улицу… Всю ночь я пил, чтобы прогнать отчаяние, но так и не мог прогнать его.
Чили замолк. Молчала цитра. Луна ушла вправо, потянув за собой серебряную дорожку.
– Прошло много лет, – продолжал Чили. – Однажды в Роттердаме я по обыкновению зашел в кабачок. Кабачок как кабачок. За стойкой – жирный хозяин. Жена его, молодая, красивая стерва, кокетничала и заигрывала с посетителями. Цель известная: споить и обобрать наивных моряков. Вошли два молодых матроса. Паршивенький оркестр из трех музыкантов завизжал и захрюкал что-то вроде марша. Молодые люди, польщенные такой встречей, довольно улыбаясь, уселись за столик. Судя по загару на их лицах, они только что вернулись из плавания и, следовательно, были при деньгах. Младшему из них было не больше семнадцати лет. Перемигнувшись с мужем, жена кабатчика подлетела к ним. Парни потребовали виски. Они быстро хмелели, а хозяйка, кокетничая, подливала им виски. Особенно разошелся младший. Я подумал: этот юнга зарабатывает мало, деньги достаются ему не легко. И вот за фальшивую ласку он отдаст весь свой труд этой прожженной кабатчице. Я подошел к их столу и, так как сам уже 86 был достаточно пьян, толкнул кабатчицу. Не успел я открыть рот, чтобы объяснить парням причину своего поступка, как получил от старшего из них удар прямо в глаз. Я был тогда очень силен и, рассвирепев, ответным ударом нокаутировал старшего, а младшего так рванул за руку, что тот громко застонал и на глазах его выступили слезы. И вдруг к своему ужасу и удивлению сквозь угар ярости и хмеля я увидел родную Мэри… Ямочку и детский рот – Мэри. Мэри…
А цвет лица, глаза, волосы – это было мое. Да ведь это же мой сын!
Я выпустил его руку и заревел:
– Сын! Сын мой! Прости! – Но сынок мой, посмотрев на меня, как на сумасшедшего, ринулся к выходу. Я за ним; но несколько человек вместе с хозяином загородили мне дорогу. Прорываясь к сыну, я дико отбивался, и когда вырвался из рук и выбежал на улицу – мальчика и след простыл. Словно ночь проглотила его. Я мчался наугад, надрывно крича в темноту:
– Сынок! Сынок!
Прохожие шарахались от меня. Я бежал и кричал, пока не нарвался на полицейского. Снова схватка. А потом участок и тюрьма… Наконец я очутился на свободе, но сына, конечно, не нашел. Долго еще рыскал я по порту и, описывая наружность сына, как помешанный, приставал ко всем с вопросами:
– Не видали ли вы моего мальчика?
Так потерял я жену и сына…
Проходили годы, а я все еще жил надеждой что где-нибудь, когда-нибудь встречусь ним… Но свет велик… И я давно потеря всякую надежду…
Чили снова стал набивать трубку. Опять зазвенела цитра, но теперь ее звуки только усиливали грусть.
– А Мэри ты больше не встречал? – спросил я старика.
– Спустя несколько дней после нашей встречи я снова посетил «Барбара-Кост», на ее там уже не было. Исчезла… Да… Грустно и обидно, исколесив весь свет, на старости лет умирать одному, без единого близкого человека.
Это мой последний рейс. Меня и на это судно взяли неохотно. Что же ждет меня впереди, когда иссякнут силы? Капитал мой – мешок с барахлом, пара новых сапог и жалованье за рейс. Хочется отдохнуть, иметь свой угол. Протянуть свое старое тело и спокойно лежать на траве, на солнышке, крепко спать ночью на земле, не слыша рева океана и надоевших склянок… По окончании этого рейса са я мечтаю хоть не надолго позволить себе эту роскошь, а когда деньги уйдут, продать сапоги, чтобы подольше продлить удовольствие, а там… будь что будет…
На палубе раздались мерные и четкие шаги, словно кто-то маршировал, и послышался голос:
– Ты! Спать!
– А я хочу цитру послушать. Тебе-то что? – по-ребячьи, робко запротестовал голос юнги.
– Марш в кубрик! – зарычал Ганс.
– Да тебе какое дело?! Я не на работе.
Мое время.
– Не выспавшись, ты плохо будешь работать.
– Да тебе-то что? – возмутился юнга. -
Ты здесь не хозяин, не капитан и даже не боцман.
– Рассуждать?! – Ганс шагнул к юнге, но его остановил яростный ропот людей:
– Ты! Обезьяна! Убирайся отсюда!
– Паршивая тварь! Испортил музыку!
– До каких пор ты будешь портить здесь воздух?
– Что?! Что?! – заорал Ганс.
Ему влепили звонкую затрещину. Его угрозы никого не испугали.
Пароход прибыл в Порт-Саид. В воскресенье, когда вся команда отправилась на берег, Чили остался на палубе. Он целый день Возился со своими вещами, рылся в своем Мешке, лазил под койку. А вечером мы заменили, что он как будто избегает разговоров с нами. Во время ужина он устало вздыхал И не прикоснулся к пище… Он глядел поверх наших голов, и в черных глазах его таилась боль. Даже цвет лица его стал необычным: На медных щеках его выступили красные пятна…
– Почему не ешь?
– Болен? – спрашивали его. Он не отвечал.
Смущенно переглядываясь, мы пожимали плечами. Таким Чили мы не видали никогда. Но вот старик обвел нас грустным взглядов и глухо произнес:
– Я ухожу от вас.
– Почему?
– Что случилось? – посыпались со всех сторон вопросы.
– Среди вас… находится вор, – ответил Чили и, отвернувшись, стал собирать свои вещи в мешок.
– Вор?! Где он? Кто? – шумно заволновались мы.
– Не знаю кто, но он здесь, среди вас, – ответил Чили. – Он здесь, в кубрике.
– Что он украл?
– Сапоги, – последовал ответ. Все замолкли. Переглянулись-
