«Если придут саматари, то не знаю, вернется ли вообще кто-нибудь из нас»,— ответила я.
«Про нападение саматари они выдумали»,— сказала старуха.
На следующий день, когда солнце стояло уже высоко в небе, к нам подошла жена главного колдуна и сказала старухе: «Мой муж хочет посмотреть на Напаньуму, я уже варю для нее пупунье. Отпустите ее, а я ее разрисую. Как можно некрашеной жить в шапуно?! Я раскрашу ее красным уруку, и, когда вернутся охотники, вам останется лишь провести черные полосы».
«Иди»,— разрешила мне старуха. Вместе со мной к колдуну пошла Хохотами. Главный колдун оглядел меня и спросил: «Это и есть Напаньума? А я-то думал, что она уже настоящая красивая женщина. Слава о тебе, Напаньума, далеко залетела. Арамамисетери мне сказали, что ты живешь в шапуно караветари. Арамамисетери хотят отобрать тебя у караветари. Все знают о Напаньуме, все, кроме саматари». Потом он повернулся к жене и добавил: «Дай ей пупунье». И пошутил: «А вообще-то лучше всего ей будет у саматари, там ей не придется ложиться спать на пустой живот». Жена главного колдуна подошла ко мне и сказала: «Идем искупаемся в реке, и я разукрашу тебя семенами уруку, тонкими полосками разрисую, ведь сегодня вернутся охотники». Хохотами отправилась вместе с нами.
Первым делом жена колдуна расписала мне красной уруку спину. Внезапно неподалеку — трак! — хрустнула ветка. «Слышала, Хохотами? — сказала я.— Ветка хрустнула».
«Наверное, это саматари!» — испуганно воскликнула девушка. Я дернулась от страха, и семена уруку посыпались на землю. Прибежали четверо мальчишек. Один из них был совсем маленький, он почти не умел говорить. «Убегайте, в реке враги, черные люди»,— крикнули они и помчались в шапуно. Там они рассказали, что черные люди, когда увидели их, сказали: «Не вздумайте кричать. Тихонько возвращайтесь в шапуно. Если будете кричать, мы вас убьем из луков». Вскоре вернулись в шапуно и мы. К тому времени страх у нас уже прошел, и тогда женщины хекураветари сказали: «Посмотрите, как они спокойны. Малышам все это показалось».
И тут возле нас упала стрела: враги неслышно крались за нами и подождали, пока мы вернемся в шапуно. И вот теперь они стали стрелять в нас из луков. Рядом со мной стрела пронзила гроздь бананов. Одна девочка выскочила на открытую площадку — в тот же миг в затылок ей впилась стрела. Девочка упала. Мать бросилась, чтобы поднять ее, но и ее ранило стрелой в колено. Другой женщине все-таки удалось втащить девочку в хижину. Она была мертва. Всего шапуно защищало одиннадцать мужчин. Они не отвечали на град стрел. Наконец брат Хохотами по имени Паузиве крикнул: «Ответим им». И одиннадцать мужчин стали стрелять из луков во врагов, окруживших шапуно. Наши мужчины стреляли через крышу из листьев и не видели, куда падали стрелы. Стрелы наших врагов тоже пронзали насквозь крышу и падали на открытой площадке. Жена главного колдуна сказала ему: «Ты великий колдун, и ты должен спрятаться». Я поднялась наверх и слегка раздвинула листья. Враги окружили шапуно со всех сторон. Они сидели на корточках. Стрелы их были вложены в луки. И как только стрела, выпущенная защитниками шапуно, падала на землю, осаждавшие вскакивали и тоже спускали натянутую тетиву.
Едва обстрел прекратился, женщины выбежали на площадку и стали собирать стрелы. Потом наши мужчины сказали: «Надо спасаться бегством». Вождь построил всех в ряд: мужчина — женщина, мужчина — женщина. Только мы выскочили из хижины, как в нас отовсюду полетели стрелы. Пришлось снова укрыться в шапуно. Потом Паузиве, брат Хохотами, крикнул: «Кто вы такие? Почему вы стреляете в нас? Кто вы? Караветари, кебробуетари, арамамисетери?»
В ответ донеслось громкое: «Каминья саматари... (я — саматари). Тот самый саматари, которого вы так боитесь». Голос умолк, и в шапуно стало совсем тихо.
Мы снова выстроились в ряд и хотели бежать. Но едва мы выскочили, стрела вонзилась сыну вождя в грудь. И все вернулись в шапуно. Только я одна осталась снаружи, спрятавшись за ствол большого дерева. Трое воинов увидели меня, и один из них сказал: «Там за деревом прячется враг». Второй натянул тетину. Тогда я крикнула: «Не стреляйте. Я не кохорошиветари и не караветари, я чужая». Двое воинов подбежали ко мне, схватили меня за руки и поволокли к шапуно. Тем временем саматари во главе со своим вождем уже ворвались в шапуно. Из его защитников старый вождь был убит, рядом лежал мертвый арамамисетери. В углу, уткнувшись лицом в землю, лежала девочка, «Притворяется»,— сказал один из саматари и перевернул ее на спину. Стрелы не было видно. Оказалось, что стрела вонзилась девочке чуть ниже соска и сломалась. Из раны сочилась желтая жидкость. Стрела была отравленной, и девочка сразу умерла. Тогда саматари сказали: «Она по-настоящему мертвая». Неподалеку лежала убитая женщина, а возле нее — сын вождя. Бежать удалось лишь сыну Арамамисетери, другому сыну вождя и тому караветари, который пришел в шапуно после нас. В отца Хохотами каким-то чудом не попало ни одной стрелы, но оба его сына были ранены: один в грудь, другой в ногу. У первого из раны в груди текла алая кровь и пена.
Отец Хохотами сказал вождю саматари: «Брат, за что ты ранил моих сыновей?» Рохариве, так звали вождя племени саматари, посмотрел на него и приказал своим: «Больше не стреляйте». Потом сказал: «Зачем ты сюда пришел, караветари? Мои воины ранили твоих сыновей нечаянно. Зачем ты мешал нам сражаться? Я пошел войной на моих врагов. И ты знал про это. В том, что твои сыновья ранены, моей вины нет». Он взял острую бамбуковую стрелу и надрезал ею кожу раненного в грудь юноши, чтобы вытащить наконечник. Подозвал одного из своих воинов и сказал ему: «Вынь наконечник из раны». И опять стал упрекать старика: «Когда выпускаешь стрелу, разве знаешь, в кого она попадет? Уходи и больше сюда не возвращайся». Старик ответил: «Меня позвали в гости на реахо[18]».
Наконец воину саматари удалось вытащить наконечник отравленной стрелы.
Тогда Рохариве сказал раненому: «Теперь можешь спокойно отлежаться в гамаке. Когда тебе станет лучше, уходите всей семьей и больше сюда не возвращайтесь».
Двое воинов по-прежнему держали меня за руки. Другие схватили Хохотами. Воины саматари искали женщин, которые попрятались около стен огромного шапуно. За двойной изгородью из пальмовых листьев сидели «на карантине» перед обрядом посвящения в женщину две молоденькие девушки. Старая женщина из племени хекураветари умоляла: «Не трогайте мою внучку. Она всего три дня как «на карантине». Если вы ее заберете, гром вас убьет». Девушка заплакала, но старуха строго приказала ей: «Не плачь. Кто плачет «в карантине», тот скоро умрет». Саматари не испугались грома и вытащили обеих девушек. Они увели с собой и одну из дочек Хекураве, убитого вождя. Девушка была пышнотелая, красивая. Ее взял себе племянник Рохариве. Потом Рохариве увидел ее и спросил: «Кто взял эту девушку?» «Твой племянник»,— ответили ему. «Она будет моей»,— объявил Рохариве.
Тем временем несколько воинов саматари начали выстраивать пленниц в ряд.
Другие обшаривали шапуно, и все, что находили: бананы, пупунье, глиняные горшки — клали в большие корзины, затем передавали эти корзины женщинам, чтобы те их несли. Из мужчин селения в живых остались лишь отец и двое братьев Хохотами. Мать Хохотами, плача, говорила вождю Рохариве: «Я пришла сюда со своими сыновьями в гости, а ты их чуть не убил». Старухи сказали воинам саматари: «Уходите, скоро вернутся наши охотники». Они говорили так, чтобы саматари поскорее ушли и можно было бы поискать детей, которых удалось спрятать возле шапуно.
Женщины рыдали, одна старуха крикнула: «Ты, тушауа, смел, когда нет наших воинов. Беззащитных женщин убивать легко. Но ничего, я еще дождусь того дня, когда тебя самого убьют».
«Меня? Нет, старая, я не умру. И еще наведаюсь к вам в шапуно. Может, когда я стану беспомощным стариком, меня и убьют. Но не сейчас. А пока оплакивай своих мертвых сыновей, своего мертвого мужа». Саматари оставили в шапуно всех старух и пожилых женщин, а с собой увели молодых женщин и девушек.
Часов в десять саматари построили нас в ряд и повели в расположенное неподалеку старое, заброшенное шапуно. Тушауа Рохариве спросил у пленниц сколько всего мужчин было в шапуно. Женщины отвечали, что всех их саматари убили или ранили. Из воинов же саматари ни один не был даже ранен.
Саматари увели и Хохотами. Она стояла рядом со мной и горько плакала. Мать велела ей все время быть со мной. Воин спросил: «А эти двое чьи дочки?» Пленницы ответили: «Одна — дочка караветари, которого вы ранили». «А другая?» — «Другая, говорят, белая». «Ее мы не возьмем,— сказали воины.— Она слишком худая и не выдержит трудного пути. Нам придется идти безостановочно день и ночь, ведь мы убили много врагов». «Да, она очень худая,— согласился и тушауа Рохариве.— Отправлю ее назад к старухам. Слишком она слабая». Услышав такие слова, я сильно обрадовалась. Тем временем нас снова начали выстраивать в ряд. Тушауа сказал: «Пусть встанет, хочу посмотреть, какое у нее тело». Я сидела вместе с Хохотами и ничего не поняла. Тогда молодая, красивая женщина, которую тушауа взял себе, сказала мне:
