После обеда Ефремова и Мирский отправились на прогулку по территории Центра подготовки космонавтов, посреди которой располагался наполовину врытый в землю громадный черный стальной резервуар с водой.
Ефремова приехала из Москвы, и глаза ее были слегка по-восточному раскосыми; киевлянина Мирского с одинаковым успехом можно было принять как за немца, так и за русского. Тем не менее, быть уроженцем Киева означало определенные преимущества. Человек, лишившийся родного города – этому русские могли сочувствовать, сопереживать.
Они очень мало разговаривали. Им казалось, что они влюблены друг в друга, но это было неважно. Ефремова была одной из четырнадцати женщин – участниц программы Космического Десанта. До этого она проходила подготовку в качестве пилота войск ПВО, летая на учебных бомбардировщиках Ту-22М и на старых истребителях СУ. Мирский пришел в армию после окончания аэрокосмического инженерного училища. Ему повезло: вместо того чтобы быть призванным в армию в восемнадцатилетнем возрасте, он стал стипендиантом программы Новой Реиндустриализации.
В училище он получил отличную характеристику, в которой особо отмечались успехи в общественно- политических науках и организаторские способности, и немедленно был назначен на нелегкую должность замполита эскадрильи истребителей в Восточной Германии, но затем его перевели в силы космической обороны, созданные лишь четыре года назад. До перевода он никогда не слышал о них, но такое везение… Ему всегда хотелось быть космонавтом.
Отец Ефремовой был высокопоставленным московским чиновником. Безопасная, с его точки зрения, программа военной подготовки была предпочтительнее общества пользовавшихся дурной славой молодых московских хулиганов. Девушка оказалась очень способной; ее ожидало большое будущее, хотя и не такое, о каком мечтал ее отец.
Они принадлежали к разным кругам, и шансы их случайной встречи были крайне малы. Тем не менее, встреча состоялась.
– Смотри, – сказала Ефремова. – Сегодня он отчетливо виден.
– Да? – Майор сразу же понял, о чем речь.
– Вон там.
Она склонила голову к его плечу и показала на летнее голубое закатное небо, на крохотную светящуюся точку рядом с полной луной.
– Они доберутся туда раньше нас, – с грустью сказала Ефремова. – Впрочем, как всегда.
– Ты пессимистка.
– Интересно, как они его называют, – продолжала она. – Как назовут его, когда долетят туда.
– Наверняка не «Картошкой»! – усмехнулся Мирский.
– Нет, – согласилась Ефремова.
– Когда-нибудь… – начал он, прищурившись, чтобы лучше разглядеть объект.
– Когда-нибудь… что?
– Наверное, придет время, когда мы отнимем его у них.
– Мечтатель, – улыбнулась Ефремова.
На следующей неделе на окраине аэродрома взорвалась барокамера, рассчитанная на двух человек. Ефремова испытывала в ней новый образец скафандра. Она погибла мгновенно. Сначала возникли некоторые опасения по поводу политических последствий этого несчастного случая, но, как оказалось, ее отец повел себя благоразумно. Лучше иметь в семье мученика науки, чем хулигана.
Мирский взял внеочередное увольнение на сутки и провел все это время один в московском парке с тайком привезенной из Югославии бутылкой брэнди, которую он даже не открыл.
Через год майор закончил подготовку и получил повышение. Он уехал из Подлипок и провел две недели в Звездном городке, где посетил музей Юрия Гагарина, ставший теперь чем-то вроде святилища для космонавтов. Оттуда он вылетел на секретный объект в Монголии, а затем… на Луну.
Все это время он не забывал о Картошке. Он знал, что когда-нибудь отправится туда, и притом отнюдь не в качестве советского представителя по программе обмена МКСОК.
Иначе это было бы недостойно его народа.
Патриция Луиза Васкес открыла дверцу машины, отстегивая ремень безопасности. Она торопилась домой на праздник. Психологическое тестирование в Ванденберге в течение последних нескольких дней полностью вымотало ее.
– Подожди, – сказал Пол Лопес. Он положил руку ей на плечо и уставился на приборную доску. Из стереомагнитофона неслась мелодия «Четыре времени года» Вивальди. – Твои старики вряд ли будут рады, если узнают…
– Не беспокойся, – ответила Патриция, откидывая назад прядь темно-коричневых, почти черных, волос. Нижняя часть ее круглого лица была освещена оранжевым светом уличного фонаря, и светло-оливковая кожа казалась розовой. Она изучающе разглядывала Пола, заплетая волосы в две косы. Ее глаза напомнили ему взгляд кошки за мгновение до прыжка.
– Им это понравится, – заметила она, кладя руку на плечо Пола и поглаживая его по щеке. – Ты мой первый приятель – не англосакс.
– Я имею в виду, что мы живем вместе.
– То, чего они не знают, им не может повредить.
– Я как-то неловко себя чувствую. Ты все время говорила, что у тебя старомодные родители.
– Я просто хотела познакомить тебя с ними и показать тебе свой дом.
– Я тоже этого хочу.
