мой город» и в ней остывает чай. Настоящее время, подумал он, подыскивая в уме подходящую идиому, это моя чашка чая.[16] Вот стена, окрашенная в светло-бежевый цвет. Вот девочка с улыбкой до ушей, в руках у нее ваза для фруктов, наполненная водой, в которой плавает рыбка. Она еще ребенок, и у нее вся жизнь впереди.
– Привет, – сказала она. – Это моя рыбка. Мальчик. Угадай, как его зовут.
Ее привел высокий старик, Генри и Спенсер встали. Спенсер познакомил их и дал понять, что уходит.
– Это Генри Мицуи. Он может многое рассказать о беге на длинные дистанции.
Генри смотрел, как Спенсер уходит, нацелив взгляд точно между его лопаток и понимая, что Спенсер пошел к мисс Хейзл.
Вероломный Спенсер Келли, который принял смертельную дозу кокаина в туалете ночного клуба и был выброшен на улицу умирать где-то на Североамериканском Континенте. Старик задал Генри вопрос:
– Вы пришли посмотреть дом?
– Я пришел к мисс Бернс.
Уильям Уэлсби был чем-то похож на режиссера Федерико Феллини. О его смерти писали газеты, а Уэлсби был одет во все черное – забытый и убитый горем двоюродный брат режиссера. Девочка могла быть кем угодно, в таком возрасте человек может все. Когда-нибудь она вырастет и станет почетным членом Сэррейского крикет-клуба.
– Вы уверены, что вас не интересует дом?
Господи, поскорее бы этот старик с девочкой ушли. И так достаточно людей, разделяющих его и мисс Бернс, а яда на всех не хватит.
– Вы очень бледны, – .сказал Уильям, – вам надо подышать свежим воздухом.
Сегодня первое ноября 1993 года, и где-то в Британии, в Макклсфилде или Доркинге, в Гейнсборо или Харвиче, в Хэуике или Кинзэме, в Милфорд-Хэйвене или Норвиче Хейзл не может понять, что такая замечательная девушка, как она, делает в таком неподходящем для нее месте. Она ждет, что ее личный Ривер Феникс вот-вот задаст ей именно этот вопрос. Это вполне в его духе. Он среднего телосложения, темноволосый. Ему девятнадцать, он Скорпион, как и она, и он утверждает, что нарушил закон. Если она сейчас и изменила немного своему аристократическому произношению, то лишь непринужденности ради. Ей ужасно нравится болтать с незнакомым человеком, и знать, что она его больше никогда не увидит.
Они ушли со скамейки у бассейна, и сели за столик в баре. Отчасти потому, что Хейзл противно видеть, как Олив принимает полотенце из рук Сэма Картера, и отчасти потому, что Спенсеру скоро нужно будет работать на новом заплыве, и он прячется от надзирателя.
– Я думал, ты хочешь стать пловчихой, – говорит он.
Они сидят в самом углу бара, под динамиком, из которого доносится что-то из Моцарта, или Бартока, или Рахманинова в исполнении Лондонского симфонического или Венского филармонического оркестра. Менеджер бара, видимо, склоняется к мысли открыть на этом месте культурный центр. Видимо, в порядке компенсации по телевизору транслируется чемпионат по регби: «Британские Львы» против Новой Зеландии, или «Бат» против «Лестера», или Англия против Австралии.
– Люди меняются, – говорит Хейзл. – Иначе они не умеют.
– А юристом? Врачом? Там же совсем иначе.
Хейзл знакома с подобным поведением еще по Университету. Синдром обиженного мальчика, который торопится получить свое. Правда, в его случае надо поторопиться, пока его не отыскал какой-нибудь Квентин Тарантино и не утащил в Голливуд. Она не жалуется, но ей очень обидно, что ее тело еще не научилось языку, который давал бы мужчинам понять, что они ей неинтересны. Может, покрасить волосы и стать брюнеткой или шатенкой, вдруг поможет? Пока же Хейзл предпочитает опасаться дружбы с мужчинами. Опыт жизни в общежитии и пример родителей внесли свою лепту в становление молодой женщины.
У отца, оказывается, роман на стороне, как и подозревала мать: с новой секретаршей, или со стюардессой, или с экзотической длинношеей иностранкой, которая даже не говорит по-английски. Все выяснилось: он давно пользуется прогрессирующей системой скидок, когда летает в свои командировки. Каждый третий перелет – бесплатно. Когда бесплатных перелетов накапливается достаточно, он расплачивается ими за гостиничные номера для своих любовниц. Поэтому мама так и не нашла ничего подозрительного в его банковских платежах. Хэзл интересуется у матери, почему они не разводятся, и ответ ее можно объяснить только приемом сильнодействующих лекарств. Брак, оказывается, приравнивается к удостоверению личности, тогда и ты сама, и другие уж точно знают, что ты из себя представляешь.
– С какой стати такой девушке, как ты, понадобилось становиться врачом или юристом?
– Чтобы стать счастливой, – отвечает Хейзл. Ответ выходит таким дурацким, что ей самой становится досадно. К тому же, Ривер феникс явно просто так не отстанет. И он говорит:
– В каком смысле, «счастливой»? В понимании твоих родителей?
– Моя мама считает, что счастье – это «нембутал». А твоя?
– Бог. Для мамы счастье – Бог. И верность воспоминаниям.
– А я все время все забываю, – говорит Хейзл, вспоминая, как Сэм Картер вытирает полотенцем длинные волосы Олив. Она скоро забудет об этом, ведь когда забываешь, событие перестает иметь значение.
– Не очень-то честолюбивое заявление.
– Ты о чем?
– Врачи. Юристы.
– Двадцать пять процентов претендентов не сдают экзамен.
– А чего ты боишься?
– Я не боюсь.
– Ты молодая, – говорит Спенсер, – ты красивая. Неужели ты не мечтаешь о другой, не такой скучной жизни, как у врачей и юристов?
Тут Хейзл вспоминает, что она позволила ему отыграться за свою иронию. Она походя замечает, что Ривер Феникс ей нравился лишь до тех пор, пока она не выросла.
– А ты знаешь, что ты умер?
– Читал в газете.
– Грустно.
– Ужасно.
– Такой молодой…
Им обоим одновременно приходит в голову, что Ривер Феникс остался на пленке, застрял в своем времени, никогда не состарится. Для Ривера не будет завтра. Хейзл ловит себя на мысли, что для нее тоже не всегда бывает «завтра». Она не чувствует хода времени. Ей кажется, она будет жить вечно, а вечность будет очень похожа на сегодняшний день. Тогда какой смысл? Время идет, люди стареют, происходят несчастные случаи.
Именно поэтому она хочет стать врачом или юристом. Она должна быть дисциплинированной и вести себя по-взрослому.
– Пора жить в реальном мире, – говорит она Риверу Фениксу, говорит она своему личному Риверу Фениксу, который здесь на исправительных работах. Наверняка он действительно совершил преступление и уж точно ходил не в частную школу. Такая жизнь все равно кажется ей более настоящей, чем ее собственная. Вот он просит ее представить себе параллельный мир, где у нее всегда есть возможность выбора, и все всегда возможно. Она может оказаться, где захочет, и делать, что захочет.
– Нет, не могу. Знаешь, есть такое понятие – реальность.
– Спорим, ты научилась этому у своей матери?
Да как он смеет? Хейзл еле сдерживает гнев. Реальность существует, и не важно, нравится это тебе или нет. Она есть, и ты можешь осязать и обонять ее, запомнить, даже забрать ее частички домой и положить в коробку. В реальности есть неповторимое мгновенье, и это мгновенье называется «сейчас». Вот они сидят у бассейна, в баре играет музыка, работает телевизор, реальность есть, и они могут менять ее форму на свой вкус. Она не станет поддаваться и будет настаивать на своем. И все эти «если бы да кабы» не имеют для нее ровным счетом никакого значения. Реальность существует и всё, и нам надо жить с ней,
