вынужден был уйти и открыл собственную фирму — «ZeitSign».
Несмотря на довольно юный возраст, у Финна к тому времени уже были неплохие связи в области книгоиздательского дела. Ему удалось с помощью выгодных договоров, заключенных с типографиями и книготорговцами, поставить издательство на ноги. Нельзя сказать, что предприятие приносило особую прибыль его владельцу, однако оно выживало и даже могло себе позволить время от времени сделать ставку на издание произведения какого-нибудь неизвестного писателя. Именно таким образом и обстояло дело с моим романом «Угол зрения смерти», и, если бы не Финн Гельф, вовсе не факт, что я когда-нибудь сумел бы опубликовать хоть какое-то из моих творений.
Чтобы добраться от гостиницы до Старомонетной улицы,[17] мне пришлось взять такси. По дороге я размышлял, следует ли мне рассказать Финну об убийстве в Гиллелайе. Правильней всего было бы сделать это, однако тот факт, что полиция все еще не появилась, вполне мог означать, что преступление уже раскрыто. Может, оно вовсе не имело никакого отношения к моему роману — ведь на самом деле уверенность в том, что все детали совпадают, основывалась только лишь на словах Вернера.
Вестибюль издательства «ZeitSign» отделяли от улицы тонированные стеклянные двери. На фоне облицованных светлым песчаником пола и стен помещения черная полированная стойка казалась каменным утесом. Восседавшая за стойкой сорокапятилетняя администратор издательства Эллен — женщина, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не теряла присутствия духа, — как обычно, имела весьма аристократический вид. На стенке за ее спиной большими буквами было написано название издательства — «ZeitSign».
— Франк! — радостно воскликнула она, когда я, толкнув тяжелую стеклянную двери, переступил порог вестибюля.
Вскочив, она засеменила ко мне навстречу, широко распахнув объятия. Я в свою очередь также с готовностью обнял ее. Давненько уже мне не приходилось держать в своих объятиях женщину — вероятно, со времени прошлогодней книжной ярмарки. Кстати, тогда, как и теперь, этой женщиной была именно Эллен.
— Ну, как идут дела? — энергичным тоном поинтересовалась она, на что я пробурчал, что все, в общем-то, неплохо.
— Ты выглядишь слегка усталым, — заметила Эллен. — Небось зажигал накануне, в кои-то веки выбравшись в город?
— Нечто в этом роде, — ответил я. — А ты как поживаешь?
Эллен начала рассказывать о том, как провела последний отпуск в компании мужа и двоих своих детей, которым, по моим подсчетам, было уже лет под двадцать. Я так до конца и не понял, где именно они были и что делали, однако энтузиазм и радость, звучавшие в каждом ее слове даже тогда, когда она рассказывала самые обыденные вещи о своей семье и дорожных впечатлениях, действовали на меня в высшей степени заразительно и умиротворяюще. Возникавшие при этом ощущения домашнего уюта и родственного тепла были сродни тем чувствам, которые испытываешь, смотря какой-нибудь из фильмов по романам Мортена Корха.[18] Вставляя время от времени короткие комментарии, я все слушал и слушал ее нескончаемый рассказ вплоть до того момента, когда его прервал раздавшийся телефонный звонок.
— Ну ладно, мне пора… — сказала она, кивая на телефон. — Он ждет тебя наверху. Да, и не забудь на обратном пути захватить свою почту.
Я поблагодарил Эллен и прошел к лифту, который вознес меня на следующий этаж.
В отличие от просторной и светлой приемной, коридор самого издательства был узким и темным. По обе его стороны располагались крошечные кабинеты, где, склонившись над бумажными рукописями и клавиатурами компьютеров, трудились редакторы. Когда я проходил мимо, некоторые из них поднимали головы, а кое-кто даже приветственно кивал мне, несмотря на то что никогда прежде я и в глаза их не видел.
Кабинет Финна находился в самом конце коридора. Когда я подошел к нему, дверь распахнулась — хозяин как раз собирался выходить.
— Рад видеть тебя, Франк! — приветствовал меня Финн, и мы обменялись крепким рукопожатием.
За тот год, что мы не виделись, Гельф совсем поседел.
В течение последних пяти лет в его шевелюре то и дело возникали все новые и новые седые пряди, но теперь, по-видимому, волосам надоело сопротивляться, они уступили свои позиции и целиком отдались во власть благородной седины.
Финн провел меня в свой большой кабинет, где вполне хватало места для его внушительных размеров письменного стола, стола для переговоров на шесть персон, а также старого черного кожаного дивана — неизменного спутника хозяина офиса на всех этапах его жизненной карьеры. Стены были увешаны иллюстрациями форзацев когда-либо выпущенных издательством бестселлеров в сменных рамках, некоторые из них — мои. Повесив блейзер на вешалку, я уселся за стол для переговоров, на котором Финн уже расставлял кофейные чашки и тарелки с булочками. Ни о чем меня не спрашивая, Финн наполнил мою чашку. Я добавил капельку молока и сделал осторожный глоток. Обычно я пью черный кофе, однако он варит его таким крепким, что порой от него болит желудок. Финн же, как ни в чем не бывало, пьет беспрерывно чашку за чашкой, так что у меня есть устойчивое подозрение, что его желудок уже давным- давно гальванизирован.
— Ну и что ты обо всем этом скажешь? — спросил он.
— О чем?
Финн ухмыльнулся, взял со своего письменного стола нечто, напоминающее кусок картона, и положил на стол передо мной. Оказалось, что это какая-то статья из газеты, заламинированная в жесткую пластиковую оболочку, как будто он собирался вывесить ее на стену рядом с прочими регалиями издательства.
Заголовок статьи гласил: «Молодую женщину, предварительно изувечив, утопили в гавани Гиллелайе».
9
— Ну что, звучит знакомо, не так ли? — осведомился Финн.
Он терпеливо ждал, пока я читал статью. Это была одна из дневных газет, и в материале не было ничего нового по сравнению с другими известными мне источниками.
Я кивнул.
— Да, это
Финн щелкнул пальцами:
— Так я и знал! — Лицо его расплылось в довольной улыбке. — Я сразу себе сказал — все это штучки Фёнса.
— Я не имею к этому ни малейшего отношения!
— Черт возьми, конечно же нет! — воскликнул Финн. — Однако на всем этом как будто выжжен твой фирменный знак. — Он протянул ко мне руки, как будто намереваясь заключить в объятия и крепко расцеловать. — Подумай только, какой все это может дать резонанс с точки зрения продажи тиража.
— Если только его не арестуют.
Улыбка Финна как будто застыла.
— Что говорит полиция?
— Я беседовал только с Вернером, — ответил я. — До сих пор о книге было известно только нам, однако он был настроен рассказать обо всем своим коллегам из убойного отдела.
— Черт подери! — поморщился Финн. — Неужели ты не можешь уговорить его повременить пару
