На этом чрезвычайном сборище присутствовали все компаньоны. Во главе стола восседал председательствующий в лице самого Джемми, по правую руку от него – оба его брата Норман и Генри, по левую же был представлен претендовавший на наследство сильный пол – оба сына Нормана, Чарльз и Тимоти. Генри не удосужился осчастливить клан наследником мужского пола.
Говорил Генри, в его голосе явственно чувствовалась озабоченность.
– Нам следует отказаться от выпуска облигаций этого займа, – настаивал он. – Продолжают циркулировать слухи о том, что ситуация в Парагвае крайне не стабильна. Если мы, банк с такой репутацией, все решимся выпустить облигации и случится так, что окажемся не правы, то по нашей милости разорится очень много людей – наших вкладчиков. А может случится и так, что нам просто не поверят и не будут приобретать облигации. Что тогда?
Генри замолчал, потом откашлявшись, продолжил:
– Если это произойдет, то нам ничего не останется, кроме как самим обеспечивать заем, а у нас… – он снова замолчал. – У нас, если говорить откровенно, просто нет на это денег. Я думаю, мне нет смысла объяснять, что мы будем разорены.
– Вздор, – прогудел его брат Норман. – Ты говоришь ерунду, Генри.
Норман был высок, темноволос, имел весьма представительный вид – командная фигура, специально предназначенная для руководства банками. Но, к сожалению, он был младшим из сыновей, а отец предпочитал не действовать вопреки традиции – его старший брат Джеймс унаследовал не только дворянский титул и имение, но и титул главного компаньона. В действительности же банк тянул на себе Норман.
– Ерунда, – повторил он. – Это не больше, чем сплетни. Мало ли что могут болтать. С какой стати мы должны обращать внимание на сплетни?
Теперь голос Генри утратил нотки решительности, но сдаваться просто так он не собирался.
– Это слишком рискованно, Норман. А риск для нас сейчас недопустим.
– Это мы уже слышали. Но ведь банк – это постоянный риск. Суть банковской деятельности в том, что приходится непрерывно рисковать.
– Дядя Генри прав, отец.
Это был Чарльз, старший сын Нормана. Чарльз, пошел в мать, он был весьма недурен собою и перенял ее спокойный характер. И что бы ни говорил Чарльз, это всегда принимало оттенок излишней скромности, выдавало его стремление всегда оставаться в тени.
– Я никого не удивлю, если скажу, что наше положение в данный момент довольно напряженное. И ликвидность наших облигаций…
– Английские Мендоза никогда не избегали лишний раз напрячься, – довольно резко оборвал его Норман. – И именно поэтому мы оставили так далеко все коммерческие банки, как в Англии, так и на континенте. А с тех пор, как погиб Хуан Луис и за дело взялся этот Франсиско, то же самое относится и к Кордове.
Чарльз смотрел на своего отца таким взглядом, словно у него в запасе находилась по меньшей мере сотня аргументов, подтверждавших его, Чарльза, правоту, но он предпочел не спорить.
– Конечно, сэр, вы несомненно правы, – сказал он и сел, облокотившись на спинку кресла и всем своим видом показывая, что становиться в позу не собирался.
Последовало еще несколько выступлений. Затем Джеймс воспользовался своим правом и прекратил прения. Всеми это было расценено как конец заседания.
– Значит, решено, – раздельно сказал он, чуть привстав со стула, на котором сидел. – Мы продолжаем работу, выпускаем заем, а теперь, я думаю, можно и разойтись.
– Присядь, Джемми, – Норман жестом пуки пригласил брата посидеть и послушать. – Мы должны выслушать и мнение Тимоти, Теперь он, равно как и Чарльз, может вполне рассчитывать на то, что когда- нибудь ему придется взять на себя банк, а посему пусть выскажется, что по этому поводу думает.
Норман с интересом наблюдал за обоими своими сыновьями. Одному из них предстояло унаследовать это королевство. Но кому? Дело в том, что теоретически этот вопрос должен был бы волновать не Нормана, а Джемми, как главного компаньона в чьи обязанности входил и выбор, и последующее назначение претендента. Но все знали, что последнее слово как, впрочем, и во всех остальных делах банка, всегда оставалось за Норманом. И Норман боялся оказаться в положении буриданова осла, когда ему пришлось бы раздираться между уравновешенным, но нерешительным Чарльзом и блестящим, своенравным, непредсказуемым Тимоти.
У младшего был усталый вид – он только что совершил довольно утомительную поездку в Ирландию и явился в банк, как говорится с корабля на бал и, хотя бала никакого не было, но корабль был вполне реальный, он и доставил его сегодня утром в Лондон. Судя по его измятой одежде, у мальчика не было времени даже заехать домой и переодеться.
«Хорошо, Тим, – продолжал наседать на него Норман, – ты согласен со мной или со своим дядей Генри?»
Сердце Тимоти готово было выскочить из груди, но выражение лица оставалось каменным, и голос его тоже никак не выдавал бурливших в нем и переполнявших его эмоций. За долгие годы он блестяще овладел искусством скрывать свою ненависть к отцу и неприязнь к своему брату Чарльзу.
– Как обычно, отец, ведь ты все ясно сформулировал, что мне добавить нечего.
Норман откинулся в кресле и пристально посмотрел на молодого человека. Тимоти внушал ему беспокойство с тех пор, как в пятнадцать лет мальчик потерял мать. Норман не раз предпринимал попытки как-то сблизиться с сыном, старался проводить с ним больше времени, а потом, окончательно убедившись в том, что мальчик замкнулся в себе, перестал. И с тех пор Норман уже не мог знать, что у него на уме. И сейчас не знал.
– Я это могу считать высказыванием в поддержку займа? – спросил Норман.
У Тимоти стояли перед глазами прочитанные вчера в Дублине листки, которые он вынул из конверта в пабе «У лебедя». И сейчас этот отчет был у него при себе, документы лежали в маленькой кожаной сумочке,
