Беззаботный тон Беатрис поразил Лилу.
– Как ты спокойно обо всем говоришь. Я надеюсь…
Лила была вынуждена замолчать, так как им принесли суп из черепахи. Серебряная супница мягко поблескивала в полумраке ресторана. Лила молчала и ждала, пока трое официантов не закончат свои манипуляции и не уйдут.
– Беатрис, я надеюсь, ты никогда и ни о чем не пожалеешь?
– Ни о чем. – Беатрис попробовала суп. – Как вкусно! И потом, когда съела две – три ложки, продолжила: – Слушай, я очень жалею, что так и не застала в живых мою мать. Если бы Анна была еще жива, когда ты выходила за Хуана Луиса, ты бы меня поняла.
– Поняла бы тебя?
– Конечно. Анна всегда знала свои обязанности и полномочия. Она и мне объясняла, и моему брату, боже, сколько она с ним билась. Но, когда она умерла, он предпочел забыть о том, что ему говорилось.
– И жениться на мне.
– Будь она жива, она была бы счастлива, что ой женился на тебе – убежденно произнесла Беатрис. – У тебя подходящая кровь.
Лила поняла, что она имела в виду ее еврейскую кровь. Вслух Беатрис, при всей ее откровенности и раскованности, никогда бы не отважилась произнести это слово даже здесь, в Англии, даже в этом укромном уголке, сидя за этим столиком. Да и сама Лила не жаждала говорить на эту тему:
– Беатрис, мы говорили о Франсиско.
Свои черные с проседью волосы Беатрис носила на испанский манер – они были гладко зачесаны назад и собраны там в большой шиньон, часть их не желала красоваться на затылке и вьющимися прядями спадала вниз по обеим сторонам ее лица. Беатрис привычным жестом убрала их назад и позволила себе по-светски негромко, но все же достаточно отчетливо фыркнуть.
– Мой муж – не Мендоза. Вот в чем его проблема. Он не виноват, но…
Она не договорила и пожала плечами – воплощение недоумения.
Обе дамы покончили с супом. Пустые тарелки мгновенно исчезли и кравчий уже разливал из запыленной бутылки темного стекла желтоватое шабли. Беатрис, как истинная иберийка поморщилась, пригубив французское вино, но зато воздала должное заливному омару. Сочные мясистые кусочки омара, вмороженные в желе и у сытого вызвали бы обильное слюнотечение.
– Изумительный вкус. Никогда ничего подобного не ела.
Сказано было это громко, может быть, даже слишком громко.
– Так вот, будь на то моя воля, я никогда бы не согласилась пойти за Франсиско, тебе это известно. Но Хуан Луис меня не спрашивал. Он заставил меня и все.
– Разве Франсиско тебе никогда не нравился?
– Все зависит от того, что понимать под этим «нравился». Ты хочешь спросить, было ли у нас так, как у вас с Хуаном Луисом, пока эта беда не пришла? Нет, у нас ничего подобного не было.
Беатрис огляделась по сторонам и, убедившись, что официантов поблизости не было, продолжала:
– Кроме того, Франсиско в постели – ноль без палочки. Самый настоящий кролик – трах-бах и готово.
Лила прыснула и поперхнулась. Она была вынуждена прижать ко рту салфетку и быстро глотнуть вина, лишь после этого она смогла заговорить:
– Всегда? – поинтересовалась она, вытирая слезы.
– Всегда. Неудивительно, что я ни разу не забеременела. У него никогда не хватало времени впрыснуть в мой животик столько, сколько полагается. Он убежден, что это я во всем виновата. И, как выяснилось, все это тебе на пользу, разве нет?
– Да. Майклу на пользу.
Какой смысл опровергать очевидное? Беатрис отлично понимала, что двигало Лилой в ее стремлении во что бы то ни стало осуществить задуманное. Лила почувствовала себя не в своей тарелке.
Возник шеф-повар в высоком белом колпаке, и, манипулируя узким длинным ножом, принялся нарезать тонкие ломтики говядины, отделяя их от огромного куска, покоившегося на широком серебряном блюде, украшенном тонкой затейливой резьбой. Другой официант добавил гарнир – картофель-фри и кусок йоркширского пудинга, поинтересовавшись у обеих дам, не желали бы они отведать еще какого-нибудь соуса или пюре из хрена. Лила отказалась, а Беатрис охотно согласилась и взяла я то и другое. Тем временем кравчий снова был здесь и на смену шабли пришел изумительный красный кларет.
– А ты не возненавидишь Майкла, когда он станет во главе банка в Кордове? – без обиняков спросила Лила.
Беатрис перестала жевать, и вилка с кусочком говядины так и застыла на полпути.
– Возненавидеть тебя? О какой ненависти ты говоришь? Бог ты мой, как я могу его возненавидеть, если я сама помогаю ему завоевать Кордову?
– Ну, не знаю, может быть, за то, что он возьмет и женится и приведет во дворец свою жену, чтобы сделать ее хозяйкой во дворце.
– Я лишь одно могу сказать: слава тебе Господи. Это будет для меня только наградой.
Беатрис облокотилась на матово-зеленый бархат банкетки. На ней было платье цвета красного бургундского – не самый удачный выбор цвета, он слишком подчеркивал нездоровую бледность ее лица.
