– Добрый день, – обратился к нему Кэррен. – Я ищу сеньориту Санчес.
Садовник был метис, наполовину негр, наполовину индеец с лицом цвета обожженной глины. Когда он улыбнулся, Майкл увидел его мясистые розовые десны без единого зуба.
– Добрый день, сеньор. Рановато еще идти к сеньорите.
– Я знаю, что она уже не спит. Меньше часа назад я видел ее в городе.
Садовник сначала, прыснул, а потом рассмеялся, будто этот иностранец очень удачно пошутил.
– Да, сеньор, – улыбаясь, согласился он. – Она уже встала, это уж точно. – Ножницами он показал на дом, стоявший в конце улицы. – Вон там, сеньор, последний дом направо, – со смехом объяснил он ему. И смеялся Майклу вслед.
Это был довольно большой особняк, оштукатуренный, как и все дома здесь. Витую чугунную ограду увивал плющ. Майкл поднялся по лестнице в три ступеньки и, подойдя к двери, постучал висячим молотком.
Дверь открылась моментально – на него смотрела огромная негритянка в наброшенном на плечи платке в горошек и широченном фартуке.
– Мы не пустим никого до темного времени, – объявила она, прежде чем Майкл успел открыть рот.
Толстячка говорила с ужасным акцентом.
– Мне хотелось бы увидеть донью Нурью. Пожалуйста, передайте ей, что пришел Майкл Кэррен.
– Никаких гостей до вечера, – повторила женщина. – Мисс Доньи нет дома.
Майкл попытался заглянуть ей через плечо, но ничего, кроме полутемного коридора, не увидел. – Когда она должна быть?
– К нам все приходят, когда темное время, – эти слова она уже почти кричала, как будто он был глухим, и стала закрывать дверь.
– Минутку, – Майкл удерживал дверь ручищей.
– Вот что, сеньор иностранец, слушай, что я тебе скажу. Я сейчас позвать своих ребят, и они тебе будут показать, куда идти. Не надо лезть. Это нехорошо.
От злости Майкл готов был заехать ей как следует, но это все равно бы ничего не дало.
– Я приду вечером, – сказал он и стал уходить.
– Конечно, в темное время нужно приходить. Когда солнце уйдет и будет темно.
Он с раздражением рванул узел, отвязывая лошадь, потом вскочил на нее и поехал по Калле Крус. В его голове странным образом ассоциировалось все сказанное Нурьей Санчес в банке и услышанное им сейчас от садовника и теперь вот от этой… привратницы. Господи Иисусе! Так это же бордель! Как он раньше не догадался? И эта монахиня вне стен обители не была обычной проституткой – она была хозяйкой этого веселого домика. Он остановил лошадь, и некоторое время сидел, осмысляя весь этот ребус, эту чудовищную абракадабру. Потом вздохнул и, слегка пришпорив лошадь, поехал по этой улице из города.
Поездка верхом на лошади заняла гораздо меньше времени, чем его прошлая вылазка на своих двоих. Через три четверти часа он уже подъезжал к обители Лас Ньевес. Дорога, петлявшая по холмам, была каменистой, неровной, но лошадь Майкла легко справлялась с расстоянием. Неспешным галопом он выехал из-за поворота и вдруг увидел карету, двигавшуюся навстречу.
– Тише, тише, милая! – ласково успокоил он лошадь, дернувшуюся под ним. Натянув поводья, Майкл поехал тише, потом остановился.
На этой узкой дороге, скорее напоминавшей тропинку, они не смогли бы разминуться и Майкл, спустившись вниз с обочины, встал в тени раскидистой пинии. Возница ехавшего экипажа кивнул ему в знак приветствия и бросил на ходу несколько слов, Майкл не разобрал, что тот хотел сказать. Когда карета поравнялась с ним, Майкл заинтересовался, что за пассажир ехал в ней, через плотно зашторенное окно разглядеть кого-либо ему не удалось. Он смотрел на эту карету во все глаза, ожидая, что карета на какой- нибудь кочке подпрыгнет, и занавески раздернутся, но этого не произошло. Заглядевшись на окно, Майкл чуть было не упустил герб, изображенный на дверце кареты, представлявший два скрещенных ключа и пастуший посох. Ему уже приходилось видеть этот герб во время его первых прогулок по Сан-Хуану. Он висел над входом в резиденцию епископа. Майкл дождался, пока карета скроется за поворотом, потом пришпорил коня и поехал к Лас Ньевес.
Минут через двадцать он был у ворот. Все здесь выглядело в точности так же, как и во время его первого визита сюда: покой и безмолвие. Ворота во внешний мир были на запоре. Майкл взглянул на колокольчик, висевший рядом, хотел было позвонить, но раздумал и поехал вдоль стены, и вскоре оказался перед той самой дверью, из которой он вышел от сестры Магдалины. Она тоже была заперта.
Хотя стены обители были достаточно высокими, для него они не были преградой. Майкл, приподнявшись на стременах, ухватился за нависавшую над ним толстую ветку дерева и через секунду был уже на стене и смотрел на запущенный внутренний дворик. Из его уст вырвалось тихое проклятие – маленькая дверь в белой стене патио была подперта тяжелым бревном.
Эти препятствия были легко преодолимы, но это потребовало бы времени, а в случае, если бы он оказался замечен, это бы вызвало скандал. А скандал был ему совершенно ни к чему. Майкл снова опустился в седло и подъехал к главному входу монастыря. Спешившись, он дернул за шнурок звонка.
На этот раз ждать ему не пришлось. Дверь отперли сразу, будто наблюдали за его пассами. Сегодня ему вообще везло в этом смысле.
– Да? – спросил его женский голос.
Это не была сестра Палома. Монахиня, которая отперла ворота, была раза в два больше маленькой голубки Паломы, полнее, и лицо ее показалось Майклу глуповатым.
– Я желаю переговорить с сестрой Магдалиной, с отшельницей, – принялся объяснять Майкл цель своего приезда.
