– Да потому, что здесь все так здорово, – всхлипывая ответила Лили. – А я, представь себе, никогда в своей жизни еще ничего не приготовила. Понимаешь, никогда, ни разу за всю мою треклятую жизнь!
5
– Я вот принес для тебя книги. – Войдя в гостиную дома на Принсиз-Мьюз, Энди поставил на расшатанный столик красного дерева пластиковый пакет.
Лили переехала сюда десять дней назад. Этот столик, да огромная софа, покрытая синим бархатом – вот и вся мебель, которую она до сего времени смогла приобрести.
– Чем ты занимаешься? – поинтересовался он, заметив темное пятно у нее на щеке.
Лили знала о пятне и принялась его оттирать ладонью.
– Ох, совсем замоталась. Я решила отполировать до блеска медную кухонную утварь. Подожди минутку, я сбегаю наверх и переоденусь.
– Не торопись, дорогая. Ты даже не хочешь взглянуть на них. – Он показал на книги.
Все они были в мягких обложках. Лили взяла одну, лежавшую сверху в стопке. Это была поваренная книга и, как оказалось, остальные тоже. Она не спеша перебрала их, потом вопросительно взглянула на Энди.
– Не думаю, чтобы я в них обнаружила рецепт приготовления того пережженного омлета, которым я потчевала тебя вчера вечером. Как ты думаешь?
– Нет, скорее они подойдут для того, чтобы научиться варить спагетти так, чтобы они оставались полусырыми, как это имело место в понедельник, – в тон ей ответил Энди. – Впрочем, нет худа без добра: теперь я очень хорошо понимаю, в чем состоит разница между понятиями жевать и ломать зубы.
– Ну что же? Мне остается лишь согласиться со всем, что ты говоришь. – Лили собрала книги снова в аккуратную стопку. – Не сердись. Сегодня я купила на ужин замороженные пироги с курятиной, с ними ничего не надо делать, лишь подогреть.
Пироги оказались недурными.
– Я подумываю о том, как освоить китайскую кухню, – поделилась Лили, когда они покончили с пирогами. – Но не знаю, как ты к ней отнесешься.
– Положительно. Другого выхода нет, если ты англичанин. Все дело в нашем колониальном прошлом. Вторые сыновья никогда не являлись наследниками, посему их предпочитали отправлять к черту на рога, а вот там они развивали в себе вкус к местным дежурным блюдам.
– Значит, ты второй сын?
– И да, и нет.
– Как это?
Он рассмеялся.
– Моя мать была второй женой моего отца. У нее я первый и единственный, у него же – второй. Это же элементарно, мой дорогой Ватсон.
У нее вытянулось лицо.
– Если все объяснить, как полагается, большинство вещей таковы, мой дорогой Холмс.
– Лили, почему ты решила выбрать именно Лондон для продолжения учебы? Что, разве на свете нет более романтических мест? Например, Париж?
Она улыбнулась.
– Ты не замечаешь романтической стороны Лондона, потому что это твой родной город. А для какого- нибудь приезжего Лондон – это и Шерлок Холмс, и Вестминстерское Аббатство, и Тауэр. Наоборот, все здесь очень и очень романтично.
– М-м-м, возможно, ты и права. Но меня интересует вот что – разве действительно некуда было поехать?
– Значит, некуда. Дело в том, что мой отец был англичанином.
Энди вытирал со стола, стоя к ней спиной.
– Ведь он умер, когда ты родилась? Ты мне говорила, я помню. И долго же он до этого прожил в Америке?
– Он не был ни в какой Америке, насколько я могу судить. Моя мать повстречалась с ним здесь, и здесь же они поженились.
Она немного помолчала.
– Сомневаюсь, чтобы они были без ума друг от друга. Мать никогда мне об этом не говорила, но я всегда считала, что не погибни он, они бы рано или поздно развелись бы. А он погиб в автокатастрофе и это было очень естественным разрешением всех проблем, а она отправилась восвояси.
Энди подошел к ней и обнял ее за плечи.
– Стало быть, ты приехала в Лондон на поиски своих корней? Во всяком случае, части их?
– Да нет, не совсем. Но мне приходили в голову мысли о том, что интересно было бы обнаружить каких-нибудь родственничков. Первые дни я часами висела на телефоне, обзванивая подряд всех Крамеров, которые были в телефонном справочнике. Но Гарри имелся в одной-единственной семье, да и то, как выяснилось, семья та – чернокожие. Кроме того, их Гарри жив и здоров. Мать утверждает, что все родственники Гарри Крамера уже поумирали. Теперь я склонна ей верить.
