взгляд на украинке в нарядном сарафане и с монистами на шее: она была чуть не на голову выше остальных. Под густыми бровями ее насмешливо поблескивали глаза — очень черные, похожие на спелые вишни. Монисты тихо звенели. Перебирая их рукой, она говорила:
— Кто хочет со мною дружить, тот и «що» поймет. Вот Катя понимает…
«Опять какая-то Катя! — с досадой подумала Маруся. — Дружбу ищут — выдумки книжные…» Она свернула в сторону и, пройдя несколько шагов, услышала умоляющий голос:
— Ну еще разок… один только…
За деревьями парень целовал девушку.
На душе становилось все тоскливей и горше… Вдоль реки она добрела до густых зарослей ивняка, сбегавших по берегу к самой воде, забралась в них поглубже и стала настраивать гитару.
«Любовь… дружба…» Губы ее покривились.
Вокруг она не находила ничего, что заставило бы потеплеть душу. А завтра? Послезавтра? Через год? То же самое будет — серенькая пустота!.. И тоска, тоска… Было светлое, был восторг впервые пробудившегося чувства. Все в жизни казалось розовым, пахло цветами… А теперь все это растоптано, опошлено… Будто солнечным днем шла по зеленому лугу и, не видя, полетела в черный овраг. А когда выбралась: нет ни луга зеленого, ни солнца — одна мгла, и ни конца ей, ни края…
донеслась к ней звонкая песня, которую сама она еще так недавно любила петь.
Посреди реки плыла лодка, в которой сидела Катя. Пели одни девчата, и чей-то голос фальшивил, забегая вперед. Круто развернувшись, лодка понеслась к берегу. Маруся слышала, как мягко ткнулась она в кусты, под смех остальных кто-то выпрыгнул из нее и, кажется, упал.
Маруся чуть повернула голову. Все, кроме Кати, с чемоданами и свертками были уже на берегу. Катя стояла в лодке — высокогрудая, полная, линии шеи плавным изгибом спускались к плечам. Загорелые руки с ямочками на локтях были и женственными и сильными. Лоб — чистый, светящийся. Между бровями лежала пухлая складочка, — не старя лица, она придавала ему резко выраженный волевой оттенок.
«Глаза красивые», — равнодушно отметила Маруся.
Компания расположилась на соседнем лужке. Вероятно, собирались выпивать и закусывать. Шесть человек, но слишком много от них было шума. Это раздражало, и Маруся сильнее защипала струны. Голос ее — сильный, грудной — легко поплыл над кустами:
А сердце сжималось, ныло…
пропела она и услышала, как совсем близко веселый голос подхватил:
Замолчав, Маруся обернулась.
За её спиной, раздвинув кусты, стояла Катя и, посмеиваясь глазами, пела:
Марусе не по душе было это непрошенное вторжение, но на губах Кати проступала такая дружелюбная улыбка и глаза ее светились так приветливо, что девушка невольно предложила:
— Садитесь.
Катя села, обернув вокруг колен юбку.
— Хорошо ты играешь.
— А вы играете? — безразлично спросила Маруся.
— Немножко… Вальс один. А больше у меня ничего не получается, — призналась Катя.
Она взяла гитару и заученно стала перебирать струны.
— Так?
Маруся кивнула.
— А не вру?
— Немножко.
— Немножко, да вру, — огорчилась Катя. — Что же это мы сидим вместе, а как звать друг друга — не знаем.
— Я с хутора Красное Полесье.
— А имя?
— Маруся. А ваше — Катя?
— Катя. Только на «вы» звать меня не нужно. Я на «вы» только с теми, кто мне не нравится, чтобы подальше их от себя держать. В Красном Полесье я бываю, Маруся, а тебя почему-то не помню… не видела.
— Я училась.
— Где?
— В педагогическом…
— Учительница? Вот здорово! — радостно вырвалось у Кати. — Если бы ты знала, Марусенька, как нам учителя нужны!.. А почему ты одна сидишь? Ведь так скучно.
Маруся отвернулась, но Катя успела заметить сверкнувшие на ее глазах слезы. Перебирая струны, она чуть слышно пропела:
И, как бы между прочим, спросила:
— Комсомолка?
Маруся отрицательно покачала головой.
— Почему же?
— Скучно.
— В комсомоле скучно? — От удивления Катя чуть не выронила гитару. — Почему же скучно?
Маруся пожала плечами.
— В техникуме я была комсомолкой. Мух ловить и то веселее.
