Эту часть я просто ненавидел. Поэтому присоединился к Гомер за грузовиком, в тени. Она снова рычала.
– Что на сей раз? – спросил я.
Она подняла нос по направлению к грузовику, в то же время постукивая по тележке хвостом.
Я совсем забыл о жучке. Размером и формой он напоминал магнит на холодильник. Я отодрал его от грузовика и зашвырнул в лес.
– Хорошая мысль, – похвалил я Гомер, похлопывая ее по голове. Куппер на ощупь стал теплым, почти горячим. Я вернулся к грузовику, к открытой дверце.
Я ничего не пропустил. Генри и Один Любопытный Индеец все еще пытались открыть рот Боба. В конце концов они справились с помощью ложки. Генри потрясла баллончик и брызнула ему на нёбо.
– О нет!
Боб, или скорее покойный Боб, дернулся и застонал. Его глаза открылись и закрылись опять. Руки крепко сцепились вместе, я почти слышал, как затрещали кости, когда пальцы нашли друг друга и сплелись намертво. Его дыхание становилось непереносимым. Я чувствовал его по всей стоянке.
«Последняя воля» выскребает остатки воздуха из клеток легких, и после дозы любой покойник осиливает пару небольших предложений в зависимости, конечно, от состояния легких на момент смерти.
Легкие Боба оказались хоть куда.
– Я умер? О нет!
– Боб, я с тобой, – позвал Любопытный Индеец.
– Кто «я»?
– Роберт. Боб. Должно быть, что-то случилось.
– Могу поклясться, что-то случилось! Что-то ужасное! Я умер, и всем наплевать!
– Мне не наплевать, Боб, – вмешался Любопытный Индеец. – Нам не наплевать. Мы просто не показываем виду. Так принято у индейцев. Но будь уверен, мы устроим тебе достойные похороны.
– Мертв! Что может быть хуже!
– Не знаю, – сказал Любопытный Индеец.
Он снял шляпу, снова пригладил ее и надел обратно:
– Боб, ты обязан помочь мне найти Панаму, – сказала Генри.
– Прости меня, Генри! – прокаркал он. С меня хватит.
– Счастливо оставаться вам всем! – заявил я. – Только отдайте мне альбом, и я уберусь восвояси.
Один Любопытный Индеец повернулся и посмотрел на меня, моргая от яркого солнечного света. Он приспособил шляпу так, чтобы она затеняла его глаза.
– Альбом?.. О, вы имеете в виду Хэнка Вильямса. Значит, вы тот самый парень.
– Да, я действительно имею в виду Хэнка Вильямса, – подтвердил я. – Да, я действительно тот самый парень. И да, я действительно хочу получить обратно свой альбом.
– Слишком поздно, – покачал головой Один Любопытный Индеец. – Вы уверены, что вы не коп?
– Он не коп, – успокоила Генри.
– Я вам скажу, когда бывает слишком поздно! – прохрипел Боб. – Слишком поздно, когда вы умерли и всем на вас наплевать! – Его голос превратился в шепот.
– Точно, – согласился я. – И что значит «слишком поздно»? Я видел его там, в вашем офисе. Альбом не принадлежал Бобу, он не имел права его продавать. Он мой.
– Он не продавал мне пластинку, – признался Один Любопытный Индеец. – Мы просто оказывали услугу. Он хотел сделать что-нибудь для александрийцев. Он просто был Бобом.
– Просто отдайте его мне, ладно?
– Слишком поздно.
– Что значит «поздно»?
– Пошли со мной, – предложил Один Любопытный Индеец.
Он зашагал по стоянке, и я поспешил за ним, но Генри окликнула нас.
– Стойте, стойте, стойте! – крикнула она. – Мы не можем просто уйти и оставить Боба.
– Не можем? – удивился индеец. – Как долго действует ваш спрей?
– Кажется, уже перестает, – ответила Генри.
– Мы скоро вернемся, – пообещал я.
Я потерял интерес к Генри и ее синим птицам. Меня никогда не интересовал Боб. Меня интересовал мой альбом и как бы отсюда убраться, вернуться на работу, выгнать копов из моего дома, достать моей собаке… достать моей собаке что?
Гомер лежала в тележке задом наперед, нос покоился у ручек, а хвост свешивался спереди. Она умирала от рака, и я мог только оставаться с ней до конца.
