Мы сидели в «Макдоналдсе» и смотрели на пролетающие мимо машины. Мы оказались единственными посетителями.
– Может, бросим его где-нибудь на стоянке и отошлем урну с каким-нибудь пеплом Бобу? – предложил я.
Генри покачала головой:
– Он был моим другом.
– Даже несмотря на то, что лгал тебе? Использовал тебя?
– Он любил меня. Поэтому и лгал.
Мы проехали по кольцевой три раза, прежде чем нашли Панаму. На второй раз, когда огни дальнего света уже начинали светиться темно-красным, как угли угасающего костра, мое сердце вдруг пропустило удар, ибо я услышал неожиданное (но не совсем!) «там-там-там»!
– Твой приятель, – отметила Генри.
Жучок вернулся. Я почувствовал знакомую, выжидающую пульсацию ладоней и коленок. Не спуская глаз с дороги вместо зеркала заднего вида, я все же мог представить себе его, спускающегося на теплое дно грузовика (регулирующего собственный магнетизм, чтобы скользнуть по металлической поверхности).
Сияющий красный глаз.
– Мило пахнет, – сказала Гомер, не спуская с меня больших карих глаз в зеркале заднего вида.
Гомер понимала!
Мы снова проехали мимо «Быстрой кремации», на сей раз без остановки. Зашли на третий круг. Движение становилось оживленнее, темнело, Вегас пробуждался к жизни. Все здесь шиворот-навыворот. Даже движение по шоссе против часовой стрелки. Уже совсем стемнело, когда мы приблизились к игорной полосе (три часа), великолепные отели зажигались в умопомрачительном зрелище – «Палладиум», «Риалто», «Пентиум», «Фантазия», «Империал», «Астро», «Велар», «Инсайн»… все сверкающие, кроме двух, которые (согласно путеводителю по Вегасу, попавшему мне в руки гораздо позже) предназначались на снос, дабы предоставить дорогу новым развлечениям. «Миллениум» и «Фламинго» выделялись, словно испорченные зубы.
– М'ленни, – проговорил Ленни, когда движение замедлилось, между двумя башнями.
– Почему он выучивает только одно слово за раз? – угрюмо вопросила Генри.
Она никогда не обращалась прямо к Ленни.
– М'ленни, – повторил он, показывая в ветровое стекло маленьким пальчиком.
– Счастливо пахнет, – вставила Гомер.
– Вот оно! – крикнул я.
– Что? – удивилась Генри.
– «Миллениум», – ответил я, поворачивая на въездную аллею.
Ленни кивнул:
– М'ленни'м. Он поднял взгляд на Генри и схватил ее за грудь, она оттолкнула его.
Я остановился у низкой бетонной стены между двумя брошенными лектро. По-моему, они делали нас менее заметными. Выключил зажигание.
Вместо того чтобы обрадоваться, Генри испугалась.
«Миллениум» представлял собой черную стеклянную башню в двадцать четыре этажа. И указатели, и знаки, и окна – все утопало в темноте. Единственный свет излучало садящееся солнце, отражавшееся на верхних этажах.
– Подожди здесь, – приказал я.
Вылез и пошел к двери. На полпути от стоянки обернулся. Ленни направлялся за мной. Когда он научился ходить?
Маленький мужичок пошатывался, пытаясь бежать.
Я подобрал его и продолжил путь. Входом служила вращающаяся дверь, залепленная «Печатью вечности». Внутри только темнота. Я едва различал пару мертвых пальм и выключенный водопад.
По полу пробежала крыса.
«Наверное, идеальное убежище», – подумал я. Приложил ухо к стеклу, услышал шум кондиционеров и, очень далеко, что-то похожее на колокольчик. Я просунул руку во вращающуюся дверь, которая пустила только кончики пальцев, и ощутил прохладный, влажный воздух.
Ленни дергал меня за рубашку. Я посадил его на землю.
– Ага, – сказал он первое из своих трех слов.
Потом «Вегас», потом «Миллениум». Потом отдал мне свою ковбойскую шляпу и, прежде чем я успел его остановить – хотя я и не собирался его останавливать, и не стал бы, если бы успел – нырнул под печать и мимо вращающейся двери. Потом проскользнул мимо следующей печати и исчез в темноте.
Я приложил руки к стеклу и смотрел, пока не увидел нечто – может, крысу, а может, Ленни – пробежавшее по полу. Потом снова темнота, тишина, спокойствие. Я ждал, как мне показалось, несколько часов, потом вернулся к грузовику. К счастью, Генри спала, поэтому мне не пришлось объясняться.
Не то чтобы она особо скучала по своему ребенку.
