Я посмотрел вверх, в темное, пустое пространство. Я понимал, что они говорят правду, хоть и не хотел верить им. Неужели я действительно пропустил октябрьский учет? Неужели все напрасно?
– Сколько я уже здесь?
– Восемь недель, – ответил Данте, – и четыре дня. Именно тогда мы заметили, что жучок остановился, и поняли, что поймали на крючок большую рыбу. Теперь игра закончена. Ваша очередь гореть!
– Уверен? – спросил Панама. – А где остальные?
– Идут за мной, Панама. Нет огня без библиотеки, понимаешь? Они маршируют с факелами. Они поют «Песню огненных александрийцев». Теперь вы в любую минуту можете услышать музыку.
– Ты не услышишь, потому что ты мертв, – прошипел я со всей возможной жестокостью.
– Черт возьми, – простонал он снова, его голос превратился в тонкий шепот: – Сделай мне одолжение, Панама, ради старых времен. Я всегда восхищался крематориями Вегаса…
– Никаких одолжений! – возмутился я.
– Это несложно, – не согласился Панама, – Если мы оставим его снаружи на стоянке, санитары подберут и кремируют его. Заплатит город.
– Зачем нам делать ему одолжение? – удивился я. – Он хочет разрушить все, что ты построил. Он собирается сжечь «Миллениум»!
– Он просто делает свое дело, – возразил Панама. – Он александриец, такой же, как и я. Мы когда-то работали вместе.
– Как ты! – прохрипел Данте. – Нет огня без…
Оставшийся глаз остался открытым, челюсть отвалилась. Он повалился на бок, все еще согнутый, как кешью.
Панама потянулся за спреем.
– Нет-нет, – покачал я головой. Схватил баллончик и кинул в глубину вестибюля. – Он вызывает привыкание, поверь мне.
Панама закрыл один оставшийся глаз мертвеца, почти нежно. Выпрямил тело, оно уже застывало. Тихо заскрипели кости и сухожилия.
– Данте всегда бредил пламенем. Как и все огненные александрийцы. Огонь и смерть.
Я помог Ленни вытащить тело обратно на стоянку, для санитаров. Как только мы вышли за дверь, я понял,
что они имели в виду под особым временем в казино. Мне казалось, что прошло несколько минут, однако уже стемнело и останки грузовика охладились. Я разгреб их и нашел урну. Она не пострадала, даже штрих-код остался. Я заполнил урну пеплом, который мог принадлежать и Бобу, закрыл маленькую крышку.
– «Миллениум» ящик иди, – подсказал Ленни. Он показывал на почтовый ящик на окраине стоянки. Я опустил урну в отверстие.
Пока, Боб.
Ленни хотел, чтобы я взял его на руки, что я и сделал. Он стал сильнее и явно выучил пару новых слов, но не вырос ни на миллиметр со своего рождения. Вблизи я заметил, что Ленни больше похож на отца, чем на мать. Лысый и с маленьким хвостом, как у пони. И смокинг в придачу.
– Ленни готов, – заявил он.
Я тоже так думал. Но едва мы пошли к двери через стоянку, как позади раздался телефонный звонок.
Я поставил Ленни на землю, он побежал (почти) назад и принес телефон из кармана Данте. Попытался вручить его мне, но я покачал головой: мне он не нужен.
Когда мы подошли к двери, Ленни вручил телефон, все еще трезвонивший, Панаме.
Панама раскрыл его и приложил к уху.
– Это старик, – пояснил он, передавая мне трубку. На сей раз я не сопротивлялся. Только спросил:
– Какой старик?
Прежде чем Панама успел ответить, из телефона послышался странный низкий, хриплый голос:
– Шапиро? Старьевщик?
– Да…
– Не могли бы вы подняться наверх? Гудок.
Я сложил телефон и отдал его Панаме.
– Какой старик? Что значит «наверх»?
– Думаю, вы сейчас поймете.
– О Боже! – воскликнул Ленни.
Он показывал вверх дальше по вестибюлю, на лифт, который уже ехал вниз, чтобы доставить меня наверх. Пустой, если не считать Гомер в тележке.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
