У Робина выработалось сильное чувство долга: государственные дела – в первую очередь. Его, казалось, не беспокоило, что он должен иметь определенные обязанности и по отношению к жене. Он любил ее, был ей верен, проводил с ней каждую свободную минуту, но она продолжала жить вместе с матерью, все еще под именем леди Сидни. И Франческа слишком его любила и была слишком скромна, чтобы бороться за приличествующее ей положение.
Второй сын Пенелопы родился в августе. Его назвали Генри. Это был милый малыш, и она очень к нему привязалась. К тому времени, как Пенелопа вернулась в Лондон, положение Франчески стало невыносимым. В январе она ожидала ребенка. А был уже октябрь. Робин был поглощен планированием военной кампании во Франции. Он собирался направить английскую армию к лидеру гугенотов Генриху Наваррскому, чтобы помочь ему в войне с католиками. Робин не мог себе позволить лишиться расположения королевы на пороге таких событий. Оставалось только ждать. Пенелопу снедали мрачные предчувствия.
Однажды ее позвали на карточный вечер во дворец Блэкфрайарз. Она сразу почувствовала, что атмосфера накалена до предела. В течение пяти минут четыре человека сказали ей, чтобы она немедленно шла в личные покои королевы, так как ее величество за ней уже посылала. Пенелопа поднялась по лестнице. Еще не дойдя до верхней галереи, она услышала тот ужасный голос, который придворные называли тюдоровским. Стражники расступились, и Энтони Килигрю, камердинер ее величества, ввел ее в королевские покои.
Войдя в комнату, Пенелопа увидела Робина, стоявшего на коленях со склоненной головой. А королева, бледная как смерть, сверкая бриллиантами, рвала и метала...
– ...И вы полагаете, что можете приползти ко мне за милосердием! Что-то слишком часто вы себе стали это позволять! Подлый вероломный предатель! Вы пожалеете, что родились на свет!
На глаза королеве попалась Пенелопа, и мишень для брани поменялась:
– А, еще одно волчицыно отродье! Что скажете? Вы помогали ему покрыть себя позором?
Пенелопа молча упала на колени.
– Ну, отвечайте же! Вы потворствовали этому браку? Вмешался Робин, произнеся почти шепотом:
– Я уже говорил вашему величеству, что ни мой брат, ни моя сестра ничего не знали об этом.
– Придержите язык, я разговариваю с вашей сестрой. Пенелопа, как долго вы знали правду?
– Я узнала об этом в июле. – Пенелопа была слишком испугана, чтобы лгать.
– В июле, а сейчас октябрь. Целых пять месяцев! Вы являетесь одной из моих приближенных – как смели вы утаить правду? Вы забыли свой долг?
Ответ напрашивался сам собой, и Пенелопа не знала, что делать. Наконец, она смогла выдавить из себя, что полагала, будто брак ее брата – его личное дело. Королева приказала ей не дерзить. Пенелопа и не думала дерзить и уставилась в пол, а над ее головой, словно хлыст, свистели слова:
– Я вижу вас насквозь, вы настоящая дочь своей матери, вы непокорная и своенравная. Вы ставите верность этому человеку выше верности монархии. А что, если я по-настоящему унижу вас, леди Рич? – Тонкие пальцы с силой вцепились Пенелопе в плечо. – Посмотрим, как вы запоете после отдыха в тюрьме Флит.
Королева толкнула ее так, что Пенелопа едва не опрокинулась, а затем она повернулась к Робину:
– А что касается вас, Эссекс...
Некоторое время спустя Пенелопа, сочтя это безопасным, поднялась с колен и присоединилась к придворным, стоявшим у стены. Она так дрожала, что едва держалась на ногах. Лорд-адмирал военно- морского флота подвинулся и дал ей место, бормоча при этом, что не понимает, за какие грехи он оказался сейчас здесь. Бедный лорд Хоуард, он всегда впутывался в какие-нибудь неприятности.
Королева продолжала бушевать. По визгливым нотам в ее голосе и по потускневшему взгляду придворные определили, что она полностью потеряла контроль над собой. Им волей-неволей пришлось наблюдать ужасное зрелище: измученная, осунувшаяся пятидесятисемилетняя женщина изо всех сил кричала на своего красивого молодого фаворита – из-за того, что он предпочел естественные радости семейной жизни изнурительному служению ее величеству. Она была жалка и нелепа.
Робин не двигался и молчал. Все время, пока она говорила, он не пошевелил и бровью. Безумная брань сменилась более обстоятельным, но ничуть не более приятным разбором его характера. Ничто не было забыто, даже то, что королева, казалось, давно ему простила и о чем не вспоминала. Робин слушал, не пытаясь оправдать или защитить себя. Лишь один раз он открыл рот для вежливого протеста, когда королева стала в резких выражениях описывать бедность Франчески, ее низкое происхождение и под конец заявила, что Франческа абсолютно не годится в жены главе дома Деверо.
– Ваше величество, женщина, которую я взял в жены, – дочь государственного секретаря королевства и вдова сэра Филиппа Сидни...
– Я повторяю: она не для вас! Такой унизительный союз должен быть признан недействительным. Берли, нет ли у нас статута, запрещающего знати вступать в брак с простолюдинами?
– Нет, ваше величество, такого закона у нас нет, – тщательно подбирая слова, ответил Берли.
– Что ж, надо с этим разобраться. Пошлите кого-нибудь за леди Сидни...
– Леди Эссекс, – поправил ее Робин.
Пенелопа затаила дыхание. Королева прошипела невнятное проклятие, схватила со стола шкатулку из слоновой кости и швырнула ее в Робина, напоминавшего каменное изваяние. Шкатулка пролетела над его головой, едва его не задев.
– Это одно и то же, – произнесла она, скривив губы.
– Вы сказали это специально, чтобы спровоцировать меня...
– Ваше величество, это не так. Говорю об этом громко, хотя уже пострадал от справедливого гнева вашего величества.
– Значит, вы признаете, что мой гнев справедлив? – прищурилась королева.
