– Если ваше высочество благоволите выслушать, – с живостью начал было Мазарини…
– К чему объяснения? – прервал его принц Кондэ. – Это не приведет к добру, а только увеличит взаимное раздражение… Признаться, я начинал уже привыкать к этой тюрьме, тут гораздо лучше, чем в Венсенне, и в доказательство тому я попрошу вас, господин кардинал, отужинать со мной.
– Как отужинать?
– Ну да, мы отужинаем здесь и поедем в Париж сегодня же вечером или завтра поутру.
– Но, ваше высочество, до ужина добрых пять часов, – сказал Мазарини, все еще не догадываясь, в чем дело.
– Вот именно так, а между тем подоспеет приехать курьер, которого ее величество, вероятно, отправила с указом об освобождении.
– Но я и приехал курьером.
– Вы, господин кардинал?
– Точно так. И чтобы довершить сходство, я проскакал на курьерских от Понтоаза – так мне хотелось освободить скорее ваше высочество.
– Где же королевское приказание?
– Ваше высочество, – сказал Мазарини, покраснев, – я первый министр, и по-настоящему моего слова достаточно…
– Прошу прощения, но первые министры сидят в Париже и никак не скачут на курьерских.
– Барон де-Бар, пожалуйте сюда, – сказал Мазарини, обращаясь к губернатору, которого Конти давно уже выпутал из одеяла и поставил на ноги, – вот письмо на ваше имя от королевы-правительницы.
Губернатор принял с благоговением королевское письмо и распечатал его.
– Прочтите вслух, – сказал кардинал.
Барон повиновался и, повернувшись к принцу Кондэ, прочел следующее:
«
Подпись была та самая, которую королева перед отъездом кардинала сделала на чистом листе бумаги.
– Бесподобно, – сказал принц Кондэ, рассмеявшись, – вы позволите мне, господин кардинал, предложить вам скачку как отличному наезднику – вероятно, мы вместе едем в Париж?
– Разве вашему высочеству угодно ехать в Париж? – спросил Мазарини с удивлением.
– А разве в кармане вашего высокопреосвященства лежит еще указ от королевы, адресованный на мое имя?
– Нет.
– Так за чем же дело стало? Разопьем бутылку лучшего вина из погреба барона де-Бара и в путь!
С этими словами принц протянул руку кардиналу, который не мог отказаться от чести, предложенной ему с такой вежливостью. Принц Конти и де-Лонгвилль последовали за ними. Герцогиня отстала от них с фельдшером.
– Так вот оно что: курьер, ускакавший от меня, был кардинал, – сказал фельдшер, то есть Ле- Мофф.
– Кардинал рассчитывал, что мы едем по дороге в изгнание. Борьба опять начнется, и Кондэ понимает это, – сказала герцогиня.
Воспользовавшись временем, когда Мазарини был занят принцами, герцогиня поспешила к пристани, где ожидала найти Бофора во главе полка Лонгвилля, но как она ни расспрашивала, никто его не видел, герцог исчез.
«Он все знает, все угадал и хочет первым поспеть в Париж, – подумала она. – Этот человек никогда не будет орудием! Он руководитель, и его любит Париж!»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Пучок соломы
ГЛАВА I
Деспотизм любви
Принц Кондэ вступил в столицу под восторженное ликование народа и радостные крики. Вечером, когда всюду загорелись потешные огни, принц совершенно убедил себя, что народ обожает его, что отныне все фрондеры в его руках.
Он ошибался: иллюминация и фейерверки торжествовали прежде всего отъезд Мазарини. Увидев не только Бофора, Гастона, коадъютора, парламент, но еще и принцев, которые не выказывали ему ни малейшей благодарности, напротив, открыто противостояли ему, кардинал Мазарини счел благоразумным покориться обстоятельствам. Он добровольно удалился в страну изгнания, куда желал прежде отправить принца Кондэ, и поселился в Брюле, маленьком городке на северной границе Германии.
Отсутствие Мазарини воскресило всевозможные надежды, и королева, поспешив вернуться в Париж, не знала уже, кого ей слушать, потому что все единодушно домогались наследства первого министра, оспаривали друг у друга его остатки.
Кондэ и Гастон хотели получить право выбирать министра, коадъютор хотел забрать в свои руки министерство, парламент требовал исключения любого кардинала из членов правительства. Словом, все эти личности готовы были терзать Друг друга.
Коадъютор, хитрый и пронырливый не хуже Мазарини, способствовал всеми силами слова и дела скорейшему бракосочетанию Шарлотты де-Шеврез с принцем Конти. Уверенный, что Шарлотта сделает его своим первым министром, он приносил свое сердце в жертву политике.
Бофор прибыл в Париж прежде принца Кондэ и немедленно отправился в Люксембургский дворец, надеясь встретиться там с герцогиней де-Монпансье. Но госпожа де-Фронтенак передала ему, что принцесса нездорова и не может принять его. Так как ответ был передан ему в присутствии Гастона, то Бофор не настаивал, но в душе решил во что бы то ни стало увидеться с ней.
При наступлении ночи он отправился на улицу Вожирар, где находилась известная калитка в стене. Оказалось, что на улице было много людей. Бофор издалека заметил несколько человек подозрительной наружности, которые очень внимательно осматривали местность около нужной ему калитки.
«Если бы Ле-Мофф не принадлежал мне, – думал принц, – я мог бы заподозрить, что это он расставляет мне новую ловушку… Но кто мог бы интересоваться моими действиями и желать мне зла? Ле- Мофф хоть и разбойник, однако не изменяет своим клиентам. Он по-своему понимает честь. Ну что, если это Мария?…»
При этой мысли принц еще более вжался в глубокую амбразуру каких-то ворот и присматривался к движениям людей, его поджидавших.
«Приди я часом позже, несдобровать бы мне. Сегодня набралось их человек до тридцати».
Принц вынужден был уступить поле действия, уходя, он клялся разделаться с этими разбойниками. Он направился к отелю Монбазон. Рядом с этим величественным зданием стоял дрянной домишко, нижний этаж
