— По-моему, он сумасшедший.
— Я знаю к нему подход.
— С таким, как Рыжий Медведь, никакие
Кевин взглянул поверх ее головы и притормозил, пропуская вперед грузовик.
— Послушай, Терри. Ты моя сестра. Ты не мать мне и не должна мне указывать, что мне делать, и чего не делать, и как строить свою жизнь!
— Единственное, чего я хочу, чтобы у тебя
— За чем же дело стало, Терри? Действуй, пожалуйста! Возвращайся в Ванкувер, займись собой и оставь меня, в конце концов, в покое!
— Не могу я оставить тебя в покое! Ты погибнешь либо от передозировки, либо в какой-нибудь идиотской ссоре с Рыжим Медведем и его дружками. Ты губишь себя, и я не собираюсь стоять в стороне и спокойно смотреть на это. Зачем ты прижимаешься к обочине?
Они ехали по шоссе, и он крутанул машину к гравиевому откосу. Мимо с ревом пронеслись, сигналя, несколько машин.
— Что ты делаешь, Кевин?
— Бери, к черту, эту машину. Я возвращаюсь в город! Там, по крайней мере, никто не учит меня, как себя вести!
— Ой, не надо, Кевин, подожди!
Выскочив из машины, она пробегает несколько шагов, пытаясь догнать его. Гравий скрипит под ногами, гарь ест глаза. Кевин идет, быстро удаляясь от нее — упрямая спина, поднятые плечи. Какая там ледяная броня! Когда он такой, говорить с ним бессмысленно.
Кадр третий. Она не помнит, в тот же день это было или на несколько дней позже. Она в «гостевой хижине» запихивает вещи в рюкзак. Сердце колотится, и единственное ее желание — бежать. Кевин запропастился где-то, а она знает, что ей необходимо поскорее убраться отсюда, из этой хижины, из этого лагеря. Руки дрожат так сильно, что она не может застегнуть молнию на рюкзаке. Дверь открывается — беззвучно, без стука, — и она вскрикивает.
На пороге стоит Рыжий Медведь — черный силуэт в светлом прямоугольнике дверного проема.
Она роняет рюкзак, наклоняется, чтобы поднять его, опять роняет.
— Вам пора уезжать от нас, — произносит Рыжий Медведь довольно дружелюбно.
— Я знаю, знаю. Вот уже вещи складываю.
Она отступает назад, за койку, инстинктивно желая увеличить расстояние между собой и Рыжим Медведем.
— Кевин отвезет меня в город.
— Кевина сейчас нет. Он уехал на некоторое время.
— Тогда я сяду на автобус.
— До автобуса несколько миль. Я распоряжусь, чтобы вас отвезли.
— Ничего. Не стоит беспокоиться. Я поймаю попутку.
— Я не могу этого допустить. — Рыжий Медведь не снимает темных очков, но она чувствует, как он оглядывает ее с ног до головы. — Вас могут изнасиловать. Вас когда-нибудь насиловали, Терри?
Терри растерянно молчит. Ответ, конечно, отрицательный, но его и не требуется.
— Я ничего не видела. Клянусь.
Рыжий Медведь все еще стоит неподвижно — сгусток тьмы в дверном проеме.
— Я ничего не видела, — опять повторяет она. — Я не собираюсь никому ничего рассказывать.
— Конечно, не собираетесь. Ведь это было бы плохо для Кевина. А мы же оба не желаем ему зла, верно?
И он уходит.
Но что она видела? И кто прогнал ее из лагеря? Припомнить это Терри не может. Последнее ее воспоминание о лагере — это распахнутая пустая дверь. Сейчас Терри поднимается с пола. В раковину теперь бежит чистая холодная вода. Горячей воды в доме нет, нет и электричества, чтобы подогреть воду. И все равно так приятно умыться, смочить лицо водой, как будто смывая страх, который вызывал в ней Рыжий Медведь.
Как бы оторвать от него Кевина? В мозгу начали возникать первые наметки плана, и она застыла перед раковиной, не выключая воды, надеясь, что наметки эти вскоре оформятся, приобретут более четкие очертания руководства к действию.
Она все обдумает, сопоставит и соединит воедино, а после — беги, беги, беги. Только на этот раз делать это они будут вдвоем.
30
— Объясните мне кое-что, Кардинал.
Сесть детектив-сержант Шунар Кардиналу не предложил. А если бы даже и предложил, сесть в кабинете было негде: каждый стул в нем служил той или иной частью лелеемой Шунаром картотечной системы, коль скоро нагромождение папок могло именоваться системой. Но при всей своей безалаберности от подчиненных Шунар требовал неукоснительного порядка и ответственности, почему в данный момент щеки его и пылали. Детектив-сержант страдал гипертонией, и когда он сердился, лицо его наливалось краской с удивительной скоростью.
— Объясните-ка мне, если сможете, каким образом удалось потеряться хорошенькой девушке с ярко- рыжими волосами и пластырем на голове. Как такое оказалось возможным и кто сторожил ее, когда это произошло?
— Дежурил Ларри Берк, но виноват я. Мне надо было проинструктировать его более четко.
Шунар покачал головой и покраснел еще больше:
— Избавьте меня от полицейской солидарности и покрывательства. Берк облажался — вот в чем суть.
Кардинал как мог объяснил произошедшее. Счастье еще, что Берк не был в непосредственном подчинении у сержанта.
— Вы, надеюсь, разослали ориентировку на девушку?
— Да. В ту же секунду, как узнал.
— Чертов Берк. Задам я ему перцу!
Раздался звонок, и Шунар снял трубку переносного телефона.
— Хорошо, я ему скажу, — произнес он и повесил трубку. — Боб Брэкет приехал и ждет вас. Счастливо отделались.
Боб Брэкет был маленьким кругленьким человечком с золотой серьгой в ухе. При первом взгляде на него трудно было предположить, что этот шарик был самым находчивым и остроумным адвокатом Алгонкин-Бей. Неудивительно, что он доставлял немало хлопот полицейскому управлению в роли стойкого защитника криминальных слоев, рыцаря судебных поединков, где для него не существовало никаких препон и никаких авторитетов. Стиль его выступлений был столь безукоризненно гладок и изыскан, что многие простодушные следователи обоих полов (ибо в зале суда Брэкет забывал о половых различиях, отстаивая тем самым полное равноправие женщин) далеко не сразу осознавали, что их выводы совершенно изничтожены, высмеяны и дискредитированы.
— Прошу учесть и занести в протокол, детектив Кардинал, что мой клиент вовсе не обязан был являться сюда. — Усевшегося за стол допросов Брэкета почти скрывали раскрытый портфель и шляпа. —
