— Послушайте, вот если вам покурить что надо, так это дело другое.
Терри нахлобучила на голову капюшон, слетевший на ветру, и продолжала идти.
На Мэйн-стрит теперь показались машины — в театре кончился спектакль. Терри шла по Уэрт-стрит, направляясь к Кризисному центру. Она срезала путь, пройдя через парк, где блестел под дождем бронзовый солдат.
Выйдя из парка, она была вынуждена остановиться на переходе. Поток глянцевых от дождя машин тек в сторону Мэйн-стрит. Дворники их работали не переставая. Ветер рвал с нее капюшон, и она больше не удерживала его — все равно промок насквозь.
Леон уже проехал переход, когда вдруг понял, кого он только что видел. Рыжие волосы, вздернутый нос — должно быть, она. Нет, невозможно. Наверное, у нее имеется кузина или еще какая-нибудь родственница, которая так поразительно похожа на нее. Но в память врезался пластырь на голове.
Вновь всплыла сцена из недавнего прошлого: водопад, мухи, дрожащая девушка. Он вел ее по лесу, уперев ей в спину пистолет, вел на место, где они с Рыжим Медведем порешили байкера. Другого места быть не могло — ведь убивать женщин ему еще не приходилось, и он знал, что не сможет этого сделать в любом другом месте. Но уже возле самого водопада она чуть было не сбежала от него. Тяжелый ботинок Леона зацепился за камень, и она воспользовалась случаем. Ему пришлось обогнуть водопад и уже на той стороне перехватить ее. Господи, какая же там была вонь!
А на углу ветер стал рвать с нее капюшон, и она ухватилась за завязки, пытаясь удержать его. Этим резким движением она и привлекла его внимание, когда он стоял перед светофором. Потом она отпустила завязки и сложила руки на груди — тут-то он и увидел пластырь на ее голове справа, маленькое белое пятнышко.
Уже за перекрестком он нажал на тормоз, но задние машины принялись сигналить. Движение на Уэрт-стрит одностороннее, и развернуться он не мог. Он спустил оконное стекло и установил зеркальце бокового вида так, чтобы ее видеть. Да, она все еще была на углу. Но свет вот-вот сменится, черт его дери.
У следующего перекрестка он сделал правый разворот и ринулся назад с такой скоростью, что пешеходы даже испугались. Затем новый правый разворот у первого стоп-знака — и дальше по Макинтош. Здесь движение было не таким плотным, хотя он и приметил цепочку мокрых фар, тянущуюся до самой Мэйн.
Как в воду канула.
Леон проехал за угол и еще целый квартал. Шла она вроде сюда. Завернула, наверно, в какой-то из домов. Либо сюда, либо, перебравшись через Уэрт, направилась куда-то севернее. Остановившись на углу Вокзальной, он выскочил из машины, даже не потрудившись ее запереть, и побежал задыхаясь. Он кружил, щурясь от дождя, поворачивал то в одном, то в другом направлении.
40
— Нам надо выяснить, где она находится, — сказал Леон. — Эту сучку нельзя оставлять в живых. Она меня опознает, а тогда мне светит, считай, пожизненное. В тюрьму я, знаешь ли, не пойду. Второго срока я никак не желаю.
Рыжий Медведь расчесывал волосы щеткой. Каждое утро он много времени проводил за этим занятием, любуясь своим отражением в зеркале, точно влюбленный.
— Нам надо что-то предпринять, — сказал Леон. Он сам различал в своем голосе просительно- жалобные нотки, но ничего не мог с этим поделать. — Как-то исправить положение. Выработать план.
Рыжий Медведь взглянул на него через зеркало:
— Я посоветуюсь с духами.
— С духами? Черт возьми! Ты что, не понял? Да стоит ей копам слово сказать, и я опять угожу в Миллхейвен! Ты хоть знаешь, сколько времени они меня продержали в одиночке, а?
— Сорок восемь дней. Ты мне рассказывал.
— Интересно, как бы тебе показались эти сорок восемь дней и смог бы ты после этого быть таким спокойным. Я хочу пришить сучку. Прикончить ее, вот и все. Чтобы духу на земле ее не было.
— Я посоветуюсь с духами, Леон.
— Кевин уже сидит у нас взаперти, и принести жертву мы можем. Двойная жертва — вот что нам нужно. Разве я не прав?
— Жертву мы принесем в положенный срок.
— Ну так давай же! Заставь этих твоих духов служить нам! Пора!
Рыжий Медведь положил щетку и взял флакон с пульверизатором. Прыснув чем-то себе на ладонь, он потер руки и пригладил ими волосы. И снова принялся расчесываться щеткой.
— Я уже объяснял тебе, что жертву нельзя приносить, когда луна на убыли. А сейчас она все еще на убыли. Сделаешь это, когда она на убыли, и призрак возьмет над тобой верх. А этого мы вовсе не желаем.
— Что касается меня, то я желаю лишь смерти одной рыжей девки!
Рыжий Медведь повернулся к нему. Эти его глаза. Иногда, когда свет падал на них определенным образом, казалось, что на тебя уставился мертвец.
— А кто виноват в том, что она осталась жива?
— Это не я виноват. Это все тот проклятый пистолет, я же говорю! Я всадил из него Клыку в башку две пули, а ему хоть бы что. Жив-здоров и еще бежать порывался! Пришлось моей луисвиллской битой его прикончить. Да знай я это заранее, я бы пять пуль ей вкатил вместо одной. Не моя это вина! Скажи, что я сделал не так, черт возьми?
Рыжий Медведь опять вгляделся в зеркало:
— Брось гнать панику, Леон. Я посоветуюсь с духами.
41
Лиз Делорм угробила массу времени, идя по одному следу, который в конечном счете, кажется, привел ее в тупик. По уверениям Джерри Комманды, странные знаки на стенах пещеры за Нишинейб-Фоллз не имели никакого отношения к индейцам-оджибва. Он посоветовал позвонить в Отдел прикладных исследований полиции Онтарио Фрэнку Иззарду и затем отправить ему по факсу фотографии знаков.
Прежде чем звонить, Делорм поискала информацию об Иззарде в Интернете через поисковую систему «Гугл». Полицейский Иззард оказался не просто полицейским, а полицейским с ученой степенью по психологии, особо интересовавшимся сатанизмом и другими тайными культами, сумевшими увлечь за последние десятилетия немало серийных убийц. Его статьи по данному вопросу печатались в «Анналах судебно-медицинской психологии», к тому же он являлся автором солидного и весьма известного труда о Ричарде Рамиресе, так называемом «Человеке Тьмы», терроризировавшем Лос-Анджелес лет двадцать тому назад. В Интернете она также узнала, что среди серийных убийц поклонников сатанизма куда больше, чем можно предположить.
— Большинство из них знакомы с сатанизмом весьма приблизительно, — сказал ей Иззард по телефону. — Они осваивают его примерно так же, как домохозяйка — философию йогов.
— Наверно, им требуется что-то, чем можно вроде бы оправдать то зло, которое они творят.
— О, мораль их, как правило, не интересует. Даже Рамиреса. Они не ждут от сверхъестественных сил разрешения творить зло. Когда кипящий яростью или похотью человек начинает баловаться сатанистскими ритуалами, то есть ритуалами, призванными склонить на его сторону Сатану или какие-то адские силы, на самом деле не к сверхъестественному он взывает, а к воплощению самых темных и грязных своих желаний. Представьте себе существо, вобравшее в себя только похоть и ярость, не знающее ни совести, ни морали, не ведающее никаких ограничений.
