вопросами.
– Тогда садись, и пока мы едим, расскажи, что ты узнала об остальных пассажирах.
Однако сесть к столу Дивота, как обычно, отказалась она хорошо знала свое место прислуги.
– Ты, наверное, забыла, что я уже пообедала сегодня, а ты нет. Я пока лучше простирну твое белье в ванне, к утру оно уже будет свежее и сухое.
К тому времени, когда Элен закончила ужин, ее веки стали настолько тяжелыми, что она с трудом их приоткрывала. Ей хотелосьпомочь Дивоте вытащить ванну из каюты и прибраться, но собраться с силами так и не удалось. Никакая постель еще не казалась ей более привлекательной, чем эта койка у стенки с белоснежными, аккуратно подоткнутыми простынями. Элен с трудом удерживалась, чтобы не упасть на нее. Но она не знала, для нее ли приготовлена эта койка.
– Так ты думаешь, что мне все же стоит лечь здесь? – спросила Элен Дивоту.
Дивота посмотрела на нее:
– Думаю, да.
– А ты? Где ты ляжешь? Койка-то не очень широкая, но если потесниться, места хватит и для двоих.
– Не волнуйся, мне уже отвели местечко. – Глаза женщины лучились заботой.
– Ложись и спи. Я погашу свет.
– А как насчет... – Элен зевнула, прежде чем закончила фразу: – Райана?
– Надеюсь, он о себе позаботится.
– Уж конечно.
Дивота стояла у настенной лампы в кардановом подвесе, заправленной китовым жиром, намереваясь ее загасить. В руке она держала выстиранное и отжатое белье Элен. Она собиралась его повесить где-нибудь снаружи, возле люка, а может, и на палубе, чтобы ветер высушил к утру.
«Дивота такая преданная, всегда думает о моем комфорте», – подумала Элен и с трудом поднялась из- за стола, обеими руками опираясь о край столешницы. Она пристально посмотрела на смуглое лицо горничной, которая в свои тридцать четыре года выглядела ненамного старше ее.
– Могу я тебя спросить? – обратилась Элен к Дивоте.
– Пожалуйста, chere.
– Там, в доме Фавье, я кое-что случайно услышала. Это правда, что ты... легла в постель с этим мужчиной ради меня?
Дивота сложила губки бантиком, на губах ее появилась шаловливая улыбка.
– Разве такие вещи делаются ради кого-то?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, кроме того, что я женщина, а он мужчина. Нас свела судьба.
Дивота была не так проста, как казалось. С веселой улыбкой она могла спокойно сказать неправду, лишь бы не расстраивать Элен.
– Наверное, он повел себя не как мужчина? И поэтому сигнал на шхуну пришлось подавать тебе.
– А, ну конечно! Мы же с ним два одинаковых... – Во влажных глазах горничной промелькнула печаль.
«Два одинаковых...» Дивота, наверное, хотела сказать, что она и Фавье – оба мулаты, люди со смешанной кровью, – подумала Элен.
– Извини, я не хотела совать нос в твои дела...
– Это твое право, chere.
– Нет, не совсем.
– Не беспокойся, я об этом уже почти забыла, – сказала Дивота, покачав головой. Сунув руку в карман фартука, она вынула стеклянную бутылочку и протянула ее Элен. Это была та самая желтовато-зеленая бутылочка с ароматным маслом, которое Дивота приготовила специально для нее. Должно быть, все это время горничная носила ее с собой.
Элен колебалась, стоит ли еще раз воспользоваться этим средством, но Дивота перенесла столько трудностей, а бутылочку все же сохранила.
Вынув пробку, Элен растерла несколько капель масла по сгибу локтей, по шее и груди. Ее сразу же обволокло чудное благоухание, от которого закружилась голова. Закрыв пробкой бутылочку, она поставила ее на столик.
– Восхитительно! – улыбнулась она и подошла к постели. – Спокойной ночи, Дивота.
– Спокойной ночи, – ответила горничная и погасила лампу. Дверь за Дивотой закрылась. Элен легла и закрыла глаза.
Просыпалась она медленно. Приоткрыв глаза, Элен увидела, как солнечный свет заливал каюту, оживляя ее яркими красками, его блики плясали.
У нее за спиной, над самой койкой, был открыт иллюминатор. Теплое, мягкое дыхание океанского бриза шевелило ее волосы и заставляло дрожать края наброшенной на нее простыни. Элен слышала плеск волн, которые слабо ударялись в корпус судна. Шум волн сливался со свистом ветра в снастях где-то высоко над палубой, с раздававшимися временами хлопками парусов и скрипом деревянных частей корпуса при подъемах и спусках шхуны на волнах. Эти плавные движения успокаивали и убаюкивали. Казалось, стоит
