— Слушай, Бинг. Ты и прежде нервировала меня своей катастрофической непоследовательностью. Ты хороший человек, но твоя дурацкая откровенность выходит боком всем, включая тебя саму... Ты вздыхаешь по нему, ты грезишь им, ты откалываешь номера, лишь бы только обратить на себя его внимание. Но как только дело доходит до выбора, ты принимаешься метаться из стороны в сторону. У тебя всегда есть миллион доводов в пользу и столько же доводов против. Самое ужасное, что ты начинаешь их формулировать. Складывается впечатления, что только у тебя одной сомнения, только у тебя одной опасения, только ты одна идешь на риск. Как, по-твоему, должен чувствовать себя человек, который только что услышал: «Ты, конечно, классный, но спокойствие мне дороже, я не считаю наши отношения заслуживающими того, чтобы рискнуть ради них всем»?
Вероника застыла в изумлении, прикусив губу.
— Значит, я права, — заключила Кристин и вновь ускорила шаг.
— Кристин, постой, — окликнула ее Вероника, но та и ухом не повела. — Ну, сама посуди, какая мы пара?! У меня нет шансов!
Этот глас отчаяния заставил Кристин остановиться. Она обернулась к подруге и стиснула ее в объятьях.
— Дурочка ты моя безнадежная, — нежно пожурила она Веронику. — Если у тебя нет шансов, то у кого они есть? Ты уникум, Бинг. Бедный, несчастный ребенок. Двадцать шесть лет, дюжина переездов, а ты по-прежнему все та же девчонка, для которой существует либо феерический триумф, либо полный провал, которая панически боится манго и абрикосов...
— Я больше не боюсь ни манго, ни абрикосов, я их просто не ем, — слезливо пробормотала, уткнувшись в плечо подруги, Вероника.
— Ну, вот и молодец. С этим действительно рисковать не стоит. А что касается Митча, то не становись для других людей тем же, чем для тебя являются манго и абрикосы.
— Я работаю над собой, Кристин, — пролепетала Вероника. — Сколько я себя помню, я все время работаю над собой. Но после смерти мамы мне стало так одиноко, так тоскливо. А все мужчины, с которыми я пыталась встречаться, только и делали, что требовали от меня сочувствия, внимания, понимания, снисхождения, даже помощи. Видимо, принимали меня за полную дуру.
— Не за дуру, а за добрую и заботливую женщину.
— Возможно, — согласилась Вероника.
— Хватит переделывать и преобразовывать себя, а вместе с собой пытаться изменить и весь мир. Начинай жить с тем немалым багажом, который у тебя уже есть. Ты пришла в новую среду, где тебя с радостью приняли не только потому, что ты доказала свою профессиональную состоятельность, но в первую очередь потому, что ты личность. Пользуйся этим расположением, не злоупотребляя. Не перегибай палку, и тогда тебе не придется в очередной раз спасаться бегством и все начинать с нуля, — наставляла Кристин.
Начало аукциона задерживалось уже на десять минут, атмосфера в галерее была накалена. Это чувствовалось даже в отдаленном офисе Бориса, где любимец женщин позволил укрыться Веронике, выделив для этого даже кресло и угол своего стола.
По коже девушки дикими бизонами пробегали мурашки, отчего ее заметно трясло.
Борис мучительно наблюдал за Вероникой, не зная, что предпринять. Он трижды порывался предложить ей немного выпить, но каждый раз сам себя и одергивал, поскольку был риск спровоцировать новый эксцесс.
Так как она волновалась сейчас, Вероника в жизни своей не волновалась. Даже когда ей впервые предстояло выступать в роли ведущей на благотворительном вечере ассоциации в одном из пятизвездочных отелей Сиднея, где был весь высший свет города и страны.
Вбежала Кристин.
— Как ты?
— Прекрасно, — отстукивая зубами лихорадочный туш, процедила Вероника. — Вот только завалю все дело, и можешь считать меня свободной от этой обязанности, — зло пошутила она над собой.
— Ты бледна, как наволочка.
— И, представь себе, это не самое ужасное, — съязвила брюнетка.
— Складывается впечатление, что вы гордитесь своей истеричностью, — нервозно заметил Борис.
Кристин шикнула на него.
— Что делать, если больше гордится нечем? — проскрежетала Вероника.
— Оба замолчите, — скомандовала Кристин. — Что толку сидеть здесь и подначивать друг друга. Нужно что-то решать. Тебя ждет половина Мельбурна, — призвала она подругу к ответственности.
— После твоих слов мне стало гораздо спокойнее, я ведь была уверена, что всего треть.
— Прибереги свои шуточки в качестве затравки к аукционным баталиям и начни воспринимать свою ситуацию как безвыходную, потому что на самом деле так оно и есть. Поднимайся, и идем. И веди себя так, словно никакой задержки и не было, — напутствовала подругу Кристин, подталкивая к двери, которую услужливо распахнул перед ними Борис.
Перед мутным взглядом Вероники мелькали незнакомые лица собравшихся, пока она не увидела отчетливо супругов Ганновер. Мириам смотрела на нее со спокойной ободряющей улыбкой, Джеральд буквально сиял, вновь оказавшись в центре событий семейного дела.
Вероника уже без спутников взошла на подиум. Перед ее глазами были сотрудники аукционного дома, и для каждого из них этот вечер тоже стал событием, к которому они все вместе ответственно шли все последнее время.
У нее просто не было права на слабость, и она собралась.
Кристин, как всегда, обо всем позаботилась. Отправив подругу в свободное плаванье, она ненавязчиво тихо включила диск группы «Дюран-Дюран».
Митч Ганновер из темноты галерейного коридора видел, какой нетвердой походкой под руку с Кристин выходит из кабинета Бориса Вероника Бинг. Теперь он наблюдал ее в направленном свете софитов.
Она улыбалась своей коронной улыбкой, которая в ярком освещении смотрелась ослепительно, кожа таинственно мерцала, сочные губы, чуть тронутые помадой, приковывали к себе взгляд, как и глаза, оттененные иссиня-черными ресницами. Большие, красивые, умные глаза, которыми она могла выражать огромную гамму чувств и образов: от аскетической строгости до обольстительной фривольности. Густые, тяжелые волосы, разделенные на косой пробор, крупными волнами стекали ей на плечи.
Тонкая, стройная, в приталенном жакете с глубоким вырезом. Такой глубины вырез сочла бы рискованным любая другая, но не Вероника Бинг.
Митч в ней сомневался до момента объявления начала аукциона. Он продолжал сомневаться, когда она с блеском сторговала первый лот. Несколько раз он подмечал, как настраивает она свой голос, опасаясь обнаружить волнение. Только когда она вытянула собственный настрой, заразила им всех присутствующих и на этой ноте довела торги до конца, он смог расслабиться.
— Если бы я знал, что ты так оденешься, то не допустил бы тебя до ведения аукциона, — сказал ей Митч по завершении торгов.
— А в чем причина твоего недовольства? — спросила его захмелевшая от успеха Вероника.
— У тебя под жакетом ничего нет.
— И что с того? — дерзко отозвалась она.
— Не мерзнешь?
— Хочешь согреть? — отпарировала она.
Митч посмотрел на нее с укором.
— Признаться, меня трясет, но не от холода, а от волнения, — доверительным шепотом сообщила ему брюнетка.
— Что-то сомнительно, — усмехнулся Митч.
— Но это так. Дрожу, как испуганная лань. И хвостик трепещет. А под жакетом действительно ничего нет, можешь проверить.
— Хватит придуриваться. Иди, поздоровайся с моими родителями. Мать хочет познакомить тебя с одной дамой. Зовут Гретель. Она магистр истории искусств. Мы часто к ней обращаемся, и она никогда не
