коврами, здесь висели зеркало и умывальник, имелись стаканы и графин с водой. В каюте Элеоноры были две зашторенные койки и специальные отделения для багажа под ними. Она обменялась с попутчицей ничего не значащими приветствиями. Они, конечно, могли бы познакомиться получше, если бы Элеонору не смутил так сильно костюм женщины, сшитый из золотистого бархата того же опенка, что и ее тщательно убранные волосы. Юбка держалась на таком широком обруче, что казалось, она заполняет всю каюту. На плечах — эполеты с золотистой бахромой, а корсаж застегивался на блестящие форменные пуговицы. Глубокий V-образный вырез обнажал мягкие белые округлости ее груди. На голове чудом держалась шляпка из золотистого фетра, поля которой, отделанные бахромой, с одной стороны были загнуты кверху и заколоты булавкой с бриллиантом. Элеонору просто поразила эта полувоенного образца шляпка. Попутчица представилась как Мейзи Брентвуд. Элеоноре почему-то показалось, что имя ей очень подходит.
— Привет!
Элеонора обернулась и увидела, как Мейзи пробирается к ней, преодолевая сопротивление ветра. Юбки развевались, как белье на веревке,
— беспрепятственно и довольно откровенно демонстрируя взору кружевную пену нижнего белья и ноги от тонких щиколоток до плотных икр.
Одной рукой женщина придерживала платье, другой хваталась за поручни.
— Теперь я начинаю понимать, почему большинство пассажиров предпочитает сидеть в столовой, — выдохнула гона.
— Да, ветер довольно сильный, — с трудом подавляя улыбку, кивнула Элеонора. Бесцеремонный ветер разрушил экстравагантную элегантность. Ей-то не о чем было волноваться. Ее платье, далеко не новое, было сшито из прочного желто-коричневого поплина, отделанного голубым кантом. Шляпка из соломки с голубыми лентами дополняла наряд. Элеонора связала ленты и придерживала шляпку рукой, чтобы не дать ветру сорвать ее.
— Похоже, вы нашли самое хорошее место на пароходе. Правый борт совершенно мокрый от брызг, летящих с колес, а на носу шагу не ступить от офицеров.
— Тогда присоединяйтесь ко мне, — пригласила Элеонора.
Мейзи Брентвуд хитро взглянула на нее раскосыми, как у газели, глазами.
— Вы уверены, что не против?
— Конечно. А почему я должна быть против?
Лицо женщины озарила плутоватая улыбка.
— Вообще-то не скажешь, что вы сама невинность.
— Я… Прошу прощения?
— Вы вынуждены жить в одной каюте со мной из-за того, что нас, женщин без мужей, на пароходе только двое. Но вам нет никакой необходимости представать перед публикой рядом со мной. И если вам недостаточно намека, который я делаю вам, то лучше я сама объясню, прежде чем кто-то другой сделает это. Женщины, которые одеваются столь сдержанно, как вы, редко имеют что-то общее с женщиной моей… профессии.
В голосе Мейзи Брентвуд не было ни гнева, ни воинственности, только бесстрастная констатация факта. И именно это больше, чем что-то другое, помогло Элеоноре подавить вспышку смущения. Она уже ничуть не сомневалась, на что намекает Мейзи. Две старые девы, жившие в ее доме на верхнем этаже, питали страсть к сплетням и порой забывали о ее присутствии и ее неопытности. Кроме того, увидеть женщин, известных как «ночные дамы», не было такой уж редкостью на плохо освещенных фонарями окраинах Нового Орлеана. Они, конечно, не походили на Мейзи, но в соответствии с правилами, которым учили Элеонору, ей следовало бы немедленно развернуться и пойти прочь. Однако никогда прежде она не бывала в подобной ситуации.
Подняв подбородок, она спросила:
— Интересно, почему это?
— Потому что считается, что мы разносим заразу разврата и морального разложения.
— А, значит, во имя моего спасения… Но я не думаю, что вы так легко повлияете на меня. А если речь идет о моем добром имени, то осталось слишком мало того, что надо защищать.
— Это ужасно интересно. Предупреждаю, я страшно любопытна.
Едва заметная улыбка зажгла золотые искорки в зеленых глазах Элеоноры.
— Я тоже, — ответила она.
Они наблюдали, как кружатся чайки, летающие от парохода к берегу и обратно. Зеленые и коричневые краски берега медленно, но неизбежно отдалялись. Голубой дым навис над Бализом, превращаясь на горизонте в легкую дымку. Палуба под ногами дрожала, и это было новое ощущение. Со своего места женщины могли видеть, как густо пенится вода за кормой, слушать шум волн. Колеса крутились, с них водопадом срывалась вода. Привыкнув к их постоянному шуму, Элеонора и Мейзи перестали его замечать. Мачты, торчащие на корме и на носу, не имели парусов. Ветер свистел в реях и трепал флажки на рангоутах. На флаге, укрепленном на корме, красовались звезды и полосы.
Мейзи, уставшая держать свою шляпку, отколола ее и сунула под мышку. Ветер стремительно набросился на копну золотых волнистых кудрей, но она не обращала на это внимания.
— Итак, — сказала она, повернувшись к Элеоноре, — почему вы оказались на «Даниэле Уэбстере»?
— Мой брат записался колонистом к Уильяму Уокеру. Мы собираемся купить поместье, и я намерена присматривать за ним, пока Жан-Поль не выполнит все взятые на себя обязательства.
Женщина долго молчала, слишком долго, чтобы ответить.
— А что? — спросила Элеонора, и все дурные предчувствия, воскреснув, придали голосу напряженность. Мейзи покачала головой.
— Я желаю вам удачи. Аристократы Гранады владеют своими поместьями более трехсот лет не для того, чтобы расстаться с ними.
— Вы говорите так, будто знаете ситуацию.
— Я уже в третий раз здесь транзитом. Я ездила в Калифорнию в пятьдесят третьем году и возвращалась, чтобы уладить свои дела, прошлой весной. А во время этих путешествий, кроме болтовни, нечем заниматься, так что можно много чего узнать, если умеешь слушать.
— Значит, вы видели Никарагуа? Это прекрасно! Значит, вы можете мне все рассказать!
— Что вы хотите узнать?
— Все, — улыбнулась Элеонора.
— Ну, начнем с того, что там жаркий тропический климат. Большая часть страны покрыта джунглями. Есть также горы, но есть и вулканы. И еще пара больших озер.
— Это что, урок географии? — Голос был ленивый и дразняще знакомый.
Прежде чем обернуться, Элеонора уже вспомнила, кто тот высокий блондин, направляющийся к ним, абсолютно уверенный в том, что его рады будут видеть. Он остановился, облокотившись о поручень.
— Невилл! — приветствовала его Мейзи. — Невилл Кроуфорд, подлец! Я не знала, что ты на борту.
— Мейзи, только слепой способен тебя не заметить, — ответил он добродушно, насмешливо улыбаясь.
— Льстец! Позволь мне представить тебе мою соседку по каюте, Элеонору Виллар. Элеонора…
— Мы уже встречались. Я вспомнила по вашей форме.
— Я же узнал вас сразу, мадемуазель. Невозможно забыть дам, если они ускользают.
— Мне обидно, что я не понимаю смысла. За этим что-то кроется, — сказала Мейзи, сделав вид, что обиделась. Но во взгляде, который она переводила с одного собеседника на другого, стоял вопрос.
— Прошу прощения, Мейзи, твоя прелесть — в твоей откровенности.
— Но, я надеюсь, не единственная?
— Перестань напрашиваться на комплименты, в которых ты не нуждаешься. Лучше расскажи, что ты здесь делаешь?
— В Никарагуа много денег переходит из рук в руки, и я подумала, что часть этих денег мне не помешает. Да, а почему ты в форме? Надеюсь, ты не поддался искушению встать на тропу войны?
— Моя дорогая, мои причины столь же корыстны, сколь и твои. К тому же я нахожу, что форма производит на женщин хорошее впечатление.
— Наемный убийца? На тебя не похоже.
