Джессика встала из-за стола; ее движения неожиданно стали резкими, порывистыми.
— Обещаю тебе, что ты первым узнаешь обо всем, когда я приму окончательное решение. А сейчас… Мне очень не хочется прогонять тебя, но мне еще нужно много всего сделать.
Закрыв за Кейлом дверь своего кабинета, Джессика некоторое время неподвижно стояла, опершись о нее плечом. Ее слегка подташнивало, но она не знала, что было тому причиной — отвращение, страх или восторг.
Джессика поняла, что она может и должна сделать. Во все времена и во всем мире женщин отличала ветреность, так почему бы ей не передумать в самый последний момент? В конце концов, непостоянство — это ее и только ее прерогатива.
Но времени оставалось мало, и ей приходилось спешить. В ее распоряжении были считанные часы, в лучшем случае сутки-двое, чтобы осуществить свой план, который — она знала это — был продиктован отчаянием. Или инстинктом самосохранения.
Впрочем, вполне возможно, что отчаяние и страх были здесь совершенно ни при чем. Просто ей хотелось отомстить и, быть может, вернуть то, что она потеряла. Кроме того, Джессика надеялась, сохранить кое-что и для деда, потому что знала — в противном случае Клоду Фрейзеру придет конец.
Правда, ее дед уже одобрил этот отчаянный шаг. Фактически он сам подталкивал ее на эту крайнюю меру, словно знал, что иного выхода у них все равно не будет. Вот почему он был так настойчив и необычайно терпелив с нею.
И она его не подведет.
Могла ли она на самом деле пройти через это?
Джессика не чувствовала никакой уверенности.
Бразилец был их конкурентом, изрядным ловкачом по части плотских наслаждений, врагом, воспользовавшимся ее минутной слабостью. Должно быть, он еще в воскресенье знал, что она вынуждена будет изменить свое решение. Правда, деловые вопросы — такие, например, как выкуп и передача закладной, — как правило, требовали времени, однако уже к субботе Кастеляр должен был оформить все документы. Значит, вчера закладная уже лежала у него в кармане, но он ничего не сказал ей, потому что это было бы слишком просто. Кастеляр хотел, чтобы она сама бросилась к нему в объятия, во всяком случае, он ясно дал понять ей это, прежде чем уйти.
Но Джессика не собиралась просить его ни о чем. Это было выше ее сил, и ничто в ее глазах не стоило подобного унижения.
Однако могло существовать и другое объяснение. Не исключено, что Кастеляр промолчал, потому что хотел достичь с ней взаимопонимания без всякого давления и выкручивания рук. Конечно, не такой он человек, но он вполне мог рассудить, что полюбовное соглашение будет предпочтительнее и для их союза, и для будущих деловых отношений.
Джессике очень хотелось посмотреть, решится ли Кастеляр в ближайшее время использовать свою козырную карту, но она боялась, что он воспринял ее ответ как окончательный. В этом случае он мог запустить механизм искусственного банкротства, чтобы на законных основаниях взять управление «Голубой Чайкой» в свои руки. Этого Клод Фрейзер не пережил бы, а рисковать Джессика не собиралась.
Нет, она должна сама перейти в наступление, должна заставить Рафаэля Кастеляра повторить свое предложение, чтобы она могла принять его. И она сделает это, даже если это будет последним делом ее жизни.
Стоящая на якоре яхта лениво покачивалась на волнах, плясавших вокруг опор причала, и вместе с нею покачивалось на воде ее отражение цвета тусклой платины. Сама яхта была выкрашена в ослепительно белый цвет, и только вдоль фальшборта рулевой рубки были проведены две ярко-голубых полосы. Хромированные леера сверкали словно серебро, а стекла иллюминаторов бликовали на солнце точь-в-точь как ограненные бриллианты чистой воды. «Голубая Чайка IV» с ее обтекаемым, стремительным корпусом официально считалась прогулочным катером океанского типа, но Клод Фрейзер редко называл ее так. Для него она всегда была яхтой или — когда он бывал не в настроении — «старой калошей». Впрочем, в последний раз он выходил на ней в море довольно давно, задолго до случившегося с ним удара. Мадлен была равнодушна к океанским просторам и свежему ветру, и даже прогулки по относительно спокойному озеру Поншатрен ее не прельщали.
Эта «Голубая Чайка» была четвертой по счету; до нее у Клода Фрейзера были еще три яхты, и почти каждые выходные он выходил на них на большую воду. Когда Ник, Кейл и Джессика подросли, он стал брать их с собой и сам преподал им первые уроки судовождения. Клод Фрейзер оказался на редкость хорошим учителем и наставником, хотя он терпеть не мог ребячества, а малейшая невнимательность выводила его из себя. Когда он почувствовал, что его ученики овладели необходимыми азами, он продолжал брать их с собой — по одному или всех вместе — и, с удобством расположившись на носу, спокойно потягивал баночное пиво, пока кандидат в капитаны дальнего плавания потел в рулевой рубке, ведя изящное судно вдоль Берегового канала или по фарватеру одной из впадающих в него рек.
Теперь, оглядываясь назад, Джессика начинала понимать, что прогулки на яхте начали терять для деДа свою привлекательность именно тогда, когда она и Кейл с головой ушли в работу и в свои личные дела и перестали выходить с ним на воду. Иногда ей даже казалось, что примерно в то же самое время Клод Фрейзер и принял решение жениться во второй раз.
Молодая жена должна была избавить его от одиночества — Клод Фрейзер ни за что бы не признался, что это чувство посещает его все чаще, — и помочь ему забыть о своих преклонных годах, но Джессика знала, что это было еще не все. Женитьба деда на Мадлен была его последней попыткой обзавестись сыном и наследником — тут Арлетта не ошиблась. Глядя на то, что он создал за всю жизнь своим неустанным трудом, стареющий патриарх испытывал вполне понятное и естественное желание сохранить все это в целости; надеяться же он мог только на мужские руки. Иными словами, женитьба на молодой женщине была поступком смелым и даже где-то отчаянным, но в том, что этот план не сработал, вины Клода Фрейзера, похоже, не было.
Решение прогуляться с Рафаэлем Кастеляром на «Голубой Чайке IV» созрело у нее внезапно, и Джессика никак не могла решить, был ли этот шаг гениальным или безумным. Чтобы осуществить то, что она задумала, Джессика должна была встретиться с ним на какой-нибудь нейтральной территории. Ни ее городская квартира, ни номер Кастеляра в гостинице, ни тем более ее кабинет для этого не годились. И вот в ее голове родилась казавшаяся поначалу совершенно бредовой идея провести несколько часов на воде. Прогулка, как рассчитывала Джессика, должна была помочь им расслабиться и привыкнуть к обществу друг друга, а уж там она сумеет выбрать подходящий момент и притвориться, будто она передумала и готова принять его предложение. Другое дело, что на яхте ей совершенно некуда было спрятаться от Кастеляра, если бы события вдруг приняли нежелательный оборот, но об этом Джессика старалась не думать.
Яхта была отдраена, начищена и готова к выходу в плавание. Это, правда, не очень удивило Джессику, поскольку, придя утром на службу, она первым делом попросила Софи позвонить на стоянку и распорядиться, чтобы «Голубую Чайку» привели в порядок и полностью заправили. Что касалось множества необходимых в плавании мелочей, включая запас самых разнообразных спиртных напитков в баре кают- компании, то они хранились на яхте постоянно. Единственным, что требовалось поднять на борт, были свежие продукты и кое-какая одежда, но все это Джессика привезла с собой.
Погода, как и обещал прогноз, стояла великолепная. Бледно-золотые лучи высокого солнца играли на поверхности спокойной воды, на горизонте неподвижно замерли редкие пушистые облака, а высокое голубое небо было хрустально-прозрачным. Легкий бриз доносил из недалекого Мексиканского залива слабый запах морской соли, который был едва различим за благоуханием распускающихся цветов и деревьев.
Ступив на палубу яхты, Джессика остановилась и подставила лицо нежным и теплым солнечным лучам, осторожно поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы избавиться от сводившего шею напряжения. Прекрасная погода казалась ей добрым знаком, и она была уверена, что все пойдет как надо. Обо всех остальных вариантах думать просто не хотелось.
Наконец Джессика со вздохом повернулась и стала спускаться в трюм яхты. Рафаэль должен был подъехать с минуты на минуту, а ей еще нужно было разобрать продукты, накрыть на стол и переодеться. Для простых удовольствий никогда не хватало времени, и порой Джессике даже казалось, что вот уже несколько лет кряду она не видит ничего, кроме работы, и живет, отказывая себе буквально во всем, словно принявший обет монах.
