домом. И что бы она ни говорила себе, никакие доводы не могли заставить ее поверить в эту странную сказку с непредсказуемым финалом.
Если и существовали какие-то формальности, связанные с ее прибытием в страну, то о них позаботились без ее участия. Джессику, во всяком случае, это никак не коснулось. Буквально через минуту после того как самолет вырулил на стоянку, она спускалась по трапу в сопровождении Рафаэля и Пепе. Карлос задержался в самолете. Какой-то коренастый человек в белой рубашке с короткими рукавами уже ждал их внизу. У него было лицо испанского гранда, темная, как у африканского вождя, кожа и широкая щель между передними зубами, которая бросалась в глаза каждый раз, когда он улыбался. Он приветствовал Рафаэля по-португальски, потом повторил приветствие на неуверенном английском.
Звали его Жуан, и был он, судя по всему, шофером, поскольку из его жестикуляции Джессика поняла, что он говорит что-то об автомобиле. Пока они шли к зданию аэропорта, Жуан, помогавший Пепе нести вещи, беспрестанно тараторил. Сначала он говорил по-португальски, потом, когда Рафаэль что-то строго ему сказал, он извинился и перешел на английский, и речь его потекла гораздо медленнее. По словам Жуана, сеньора Кастеляр, мать Рафаэля, пришла в настоящий восторг, когда узнала, что ее сын намерен жениться в ближайшее время. Скорый приезд будущей невестки, с которой ей не терпелось познакомиться, весьма обрадовал ее, и она принялась деятельно к нему готовиться. Всем родственникам были разосланы приглашения, а на завтрашний вечер был назначен торжественный ужин, на котором Рафаэлю предстояло представить свою невесту гостям.
Приготовления к ужину были совершенно грандиозными. Усадьба в срочном порядке приводилась в порядок. Слуги чистили ковры, мыли полы и натирали их воском, а обсуждение меню — в том числе блюд, привычных для американского желудка, — продолжалось с самого утра. Самым трудным оказался вопрос, где разместить гостью, однако в конце концов решено было следовать традициям.
— Это точно? — спросил подошедший к ним Карлос, бросив быстрый взгляд на Рафаэля.
— Абсолютно, — торжественно ответил Жуан.
Джессика не совсем поняла, что значит этот короткий обмен мнениями, но ее будущий супруг, судя по всему, отлично во всем разобрался, и на его лицо легла легкая тень неудовольствия.
Автомобиль, о котором шла речь в самом начале, оказался классическим «Кадиллаком» старой модели с задними крыльями-плавниками. Его глянцево-черный кузов — несомненно оригинальной, заводской покраски — был отполирован чуть не до зеркального блеска, салон был отделан красным деревом и черным бархатом, а в хрустальных вазочках на дверцах кивали головками крупные орхидеи.
Изогнув бровь, Рафаэль поглядел на Жуана, и шофер взмахнул руками, словно защищаясь, но Джессика видела, что в глазах его блестят искорки смеха.
— Сеньора настояла, — сказал он. — Она сказала, что так сеньорите Джессике будет удобнее. — Шофер пожал плечами. — Вы же знаете ее, сеньор Рафаэль. Никто не может спорить с вашей матушкой.
— Жуан мог бы попытаться, — едко сказал Рафаэль. Губы водителя чуть дрогнули, но веселые огоньки в глазах не погасли.
— Мог бы, но не стал. Она же всегда оказывается права, поэтому спорить с ней — напрасная трата времени.
Рафаэль сострил покорную мину. Негромко вздохнув, он сказал:
— Что ж, пусть будет так.
Карлос направился к своей машине. Поскольку, как поняла Джессика, он регулярно летал в Штаты и обратно, она стояла на стоянке в аэропорту. Карлос собирался забрать их багаж и отправиться вперед вместе с Пепе, чтобы, как он пояснил с легким поклоном, к их приезду все вещи были уже на месте.
Рафаэль помог Джессике устроиться в машине и сел сам. Жуан занял место за рулем. Стеклянная перегородка, отделявшая водительское место от пассажирского салона, беззвучно поднялась, и лимузин величественно тронулся с места, направляясь к выезду из аэропорта. Он был длинным, широким и тяжелым и, несомненно, пожирал бензин в огромных количествах, однако двигался удивительно плавно, и езда в такой машине способна была доставить настоящее удовольствие, уже почти забытое американцами в век рационализма и повальной экономии.
Их путь лежал через оживленную курортную зону Боа-Биажем, и Джессика любовалась выстроившимися вдоль береговой линии высотными отелями, уличными кафе и ночными клубами, сияющими огнями неоновых реклам. Несмотря на поздний час, улицы были запружены туристами, и до ее слуха то и дело доносились громкая разноязыкая речь и взрывы беззаботного смеха. Еще через десять минут они оказались в старой части Ресифе, где на улицах было значительно тише, хотя гуляющих и тут хватало.
Джессика видела богато украшенные каменной резьбой старинные усадьбы в стиле барокко; видела виллы, огороженные высокими, выкрашенными известкой каменными стенами; видела горбатые мосты с балюстрадами и древние соборы, тянувшие к небу свои остроконечные шпили. Но больше всего ее поразило обилие цветов, которые, казалось, росли буквально везде. Ползучая бугенвиллея оплетала балконы зданий; цветущий гибискус стоял вдоль улиц сплошной стеной, а каменные изгороди были почти полностью скрыты аламандой, желтые цветы которой горели на фоне темной листвы словно крошечные звезды. Высокие пальмы, высаженные вдоль улиц, тихонько покачивали растрепанными головами и глухо шуршали тяжелыми ветками.
Когда Джессика завозилась на сиденье и подалась вперед, чтобы лучше видеть, Рафаэль негромко сказал:
— Немногие американцы приезжают в Ресифе, и это очень жаль, потому что этот город гораздо красивее и безопаснее, чем Рио. Его название означает «риф», потому что открывшие это место моряки долго не могли преодолеть опасный барьер из подводных скал и кораллов, который защищает берег от океанских волн. Ну а их потомки предпочли бы, наверное, чтобы рифов было поменьше, и они не мешали бы им кататься на досках для серфинга.
Если захочешь, мы можем приехать сюда потом, — предложил Рафаэль. — Но сейчас не будем останавливаться. Дело в том, что я называю Ресифе своим родным городом просто для удобства, на самом же деле я живу несколько севернее его, за Олиндой…
Джессике, внимательно слушавшей его, вдруг почудилось, что в речи Рафаэля Кастеляра появился акцент, которого раньше не было, и даже его жесты и слова стали более церемонными, подчеркнуто вежливыми. Конечно, это могло ей и показаться, но Джессика подумала, что это возвращение в родные края заставило его измениться. Черты лица Рафаэля, едва различимые в полумраке салона, тоже казались теперь иными. Они стали какими-то чужими, незнакомыми, и это открытие неприятно поразило Джессику. Одно дело, подумала она в отчаянии, чувствуя, как у нее отчего-то засосало под ложечкой, общаться с ним в Штатах, где он ведет себя так, как принято в Америке. И совсем другое — иметь с ним дело у него на родине, где Рафаэль снова стал самим собой, и теперь ее очередь принимать его правила и приспосабливаться.
— Городок, где ты живешь, называется Олинда? — переспросила она, чтобы скрыть свое замешательство.
— Это один городок из трех, которые вместе образуют Большое Ресифе. Рассказывают, что португальский капитан, который еще в шестнадцатом веке первым подошел к этим берегам после многомесячного плавания, вскричал в восторге «О, linda!». В переводе это означает что-то вроде «Как прекрасно!», и мы с ним вполне согласны.
— А твои предки давно поселились здесь?
— Давно. Примерно четыре столетия назад.
Это было сказано без хвастовства, чуточку небрежно, но никак не равнодушно. Так мог говорить только человек, который хорошо знает и чувствует свои корни. Ничто в его интонации не выдало и того обстоятельства, что он догадывается, откуда Джессика могла почерпнуть свои сведения, хотя скорее всего он не мог понять, что она читала его досье.
— Странно… — сказала Джессика. — Странно думать, что люди жили здесь задолго до того, как был основан Новый Орлеан.
Рафаэль улыбнулся.
— В истории этих двух городов много общего. Оба переживали не самые легкие времена, когда они оказались отрезаны от Европы, и оба преодолели огромные трудности, стараясь сохранить себя как центры
